— Когда-то много лет назад я оказался не прав. Будьте великодушны, Лида. Простите меня. Крепитесь.
Где-то впереди забасил гром, вначале приглушенно, а потом отчетливее. Но небо по-прежнему оставалось светлым, чистым, почти бесцветным, словно его и не было вовсе.
Машина катила медленно, переваливаясь с ухаба на ухаб. И, глядя на эту степь, на эту тянувшуюся к горизонту убогую проселочную дорогу, Матвеев подумал, что он мог ехать по ней на телеге где-нибудь в шестнадцатом, семнадцатом веке. И возможно, даже ездил — уж очень подозрительно знакомой казалась ему она.
Автобусы и другие машины поехали в городок другой, забетонированной дорогой. А эта тянулась через степь к современному шоссе, как ручей тянется к речке.
Гром снова напомнил о себе. Теперь более властно, страшнее. Над лесом за оврагами Матвеев увидел черную полосу, расползшуюся, будто дым.
«Успеть бы выбраться на шоссе», — подумал он.
Шофер, видимо, подумал то же самое, потому что прибавил газ, и машина пошла быстрее.
Матвеев закурил. Вытянул ноги, откинувшись на спинку сиденья. Его большое, удлиненное к подбородку лицо несло на себе следы усталости, не случайной, одноразовой, а совсем другой — напыленной годами. Седина почему-то не тронула его виски. Она прошлась выше, по всей голове. Тогда он стал носить короткую стрижку «ежик», которая, по мнению его матери Софьи Романовны, удивительно шла ему и не старила, что для мужчины его лет было совсем нелишне.
Год. Всего один год, и ему придется отмечать свой пятидесятилетний юбилей. Праздник?
А Василий Николаевич Литвиненко до такого праздника не дожил.
Сколько же было Ваське в феврале 1944 года? На месяц меньше двадцати…
Ну и пурга была в ту ночь! Видимость, можно сказать, на ствол карабина. И ветер. Такой не с ног валит, а ставит на голову. Немцы тогда и попытались вырваться из окружения к Лисянке, чтобы соединиться с группой Хубе.
В роте Матвеева не хватало процентов пятьдесят личного состава. Конечно, бывали случаи и хуже. И жаловаться было бессмысленно. Но сейчас, когда немцы почти уже сидели в Корсунь-Шевченковском «котле», было не только обидно, но преступно выпускать их оттуда. И это понимали все, от солдата до маршала. Принимались меры, вводились в бой резервы. По мере возможностей в части и подразделения направляли пополнение. Повезло и батальону Белого. Когда стемнело, он позвонил Матвееву и сказал:
— Пришлю-ка я тебе, брат, взвод курсантов.
А уже мело, напористо и сильно. От неба до земли. Матвеев, дыша в телефонную трубку, с сомнением ответил:
— Найдут ли?
Белый весело ответил:
— Найдут! Взводный у них молодой, но сообразительный.
— Тогда я жду. — Он немного устал от традиционного оптимизма комбата. И умел корректировать этот оптимизм, внося поправку, как при стрельбе в ветреную погоду.
К удивлению Матвеева, ждать долго не пришлось. Меньше чем через полчаса вкатился в землянку ком снега, согнул в приветствии руку и доложил:
ebooksa