Пожалуй, всю перемену отец метался из угла в угол. Потом его внезапно осенила блестящая идея. Схватив с пола транспарант, он скрутил его в жгут, привязал конец за бетонные перила балкона и начал спускаться вниз.
Я уже говорил, что актовый зал был на втором этаже. Но это были старые этажи, высокие. Кроме того, школа имела фундамент…
Дворничиха баба Соня увидела прилично одетого человека в шляпе, повисшего под балконом. Она решила, что человек прикреплял транспарант, нечаянно сорвался и потому теперь беспомощно висит на красном полотнище…
Баба Соня закричала в голос. Уроки были сорваны.
В раздевалке мне дали белый халат, короткий, маленького размера. Я набросил его на плечи и пошел к лестнице, которая спускалась в просторный холл, выложенный черно-белыми плитами. Здание городской больницы было старым, построено очень давно. Немцы усиленно старались разбомбить нашу больницу, потому что в ней, конечно, размещался госпиталь. Они исколошматили все вокруг, но в больницу не попали. Огромная фугасная бомба снесла школу номер четыре, заживо похоронив в подвале несколько десятков человек. Был превращен в руины кинотеатр «Орион», находившийся по соседству. Исчезла, став грудой битого кирпича, городская баня…
А больница уцелела. В ней все дышало добротностью, спокойствием, годами.
Отец лежал на третьем этаже, в тридцать второй палате. Там были еще две койки, в момент моего прихода пустые.
— Чего тебе принести? — спросил я.
— Счеты, — ответил он.
— Может, лучше баян?
— Нет, счеты, — упрямо повторил он. — Здесь, — он кивнул на койку у окна, — бухгалтер с печенью лежит. Ему квартальный отчет закончить надо. Хочу помочь. Финансы — они точность любят.
— Шел бы ты домой.
— Нет, — сказал отец. — Я в Краснодар поеду. Там врачи настоящие, А у нас одно название.
Он плюнул на пол, в угол, куда вечерний сумрачный свет не забирался. Потер ладонью сухой подбородок. Сказал:
— Ты к Шакуну сходи. Напомни про обещание.
— Шакун уехал в санаторий. На прошлой неделе.
— Далеко?
— Говорят, в Крым.
— Поспешил ты увольняться с завода. Погодить надо было.
То же самое сказал мне вчера и Женя Ростков. Повстречались по дороге домой. Женя нес авоську с картошкой и буханку хлеба в газете «Труд». Он усмехнулся: