Периферические монстры из дремучего леса

22
18
20
22
24
26
28
30

Прошептал и сразу на место сел. Я свой глоток выпил и пузырек обратно старухе кинул. Мигула поймала и уставилась в нашу сторону, как маньяк заправский, ждет, когда у нас носы отвалятся. Мы снова ложки с кашицей взяли, а старуха вновь вмешивается.

– Кашицу вы и погодя съедите. Хочу посмотреть, что за соус вы мне подсунули.

Ну, мы сидим так минутку, слушаем, как животы урчат. Мигула была коварной старухой, но внутри её сосал грех чревоугодия. Очень уж взволновали ведьму слова Миколы о тающем во рту мясе. Не выдержала старуха, велела подать ей кусок сырой печени на большой тарелке.

Кабан исполнил и снова у двери встал.

Старуха из складок черного платья достала челюсть с зубами. Обильно сдобрила кусок печени Хаминой кровью и облизнулась. Я даже испугался, когда она его, не жалея, лила на мясо, ведь та кровь еще должна была пригодиться.

Кусок печени в белой тарелке и, правда, стал исходить паром, он буквально растекался во все стороны, как шоколад под нагретой плитой. Старуха вонзила в печень вставочные зубы, принялась яростно разжевывать и глотать.

Мы с Миколой рты раскрыли, на неё смотрим. Кабан рядом тоже на старуху уставился. Не успела Мигула последний кусок проглотить, как сморщенная старческая кожа на лице пузырями пошла. Она даже сначала не заметила, жует себе и жует. Но тут и в горле у неё словно ком встал, схватилась за шею и захрипела. Вот тут то Микола и скомандовал:

– Вперед!

А сам отталкивается от стола и, перекатившись кубарем через спину, вскакивает на ноги прямо перед кабаном. У зверя желтые глаза успели лишь удивленно округлиться, а Микола уже всадил ему крюк под самое основание челюсти. Да так, что острие сквозь мозги прошло и через темечко вышло. Кабан даже рыкнуть не успел.

Я в то время давно по столу к старухе бежал. Она перед открытым окном за горло хватается, и прыгающие тени на столе меня остановить пытаются. Бегу и кричу, как психбольной. Оружия то нет, голыми руками на неё прыгаю и вместе с ней в окно вылетаю. Стекло под нами бьется, свет дневной в глаза ударяет, но главное свежий воздух всего меня жизнью наполнил.

Пролетели мы со старухой со второго этажа прямо в пруд холодный. Я в шею её вцепился и сжимаю пальцы со всей дури. Под водой уже глаза открыл, смотрю: пузыри на лице старухи лопаются, а из них гной течет. А потом и вовсе старушечья голова на куски развалилась, а под черепом черный песок осыпался. Я только и успел ключ с её шеи снять и к поверхности поплыл.

Выплываю, вдох глубокий делаю и вижу Миколу в разбитом окне второго этажа. Сам он весь в крови, но счастливый. Лихо он старуху вокруг пальцев обвел.

26 серия. Внизу

Ключ я обратно вокруг шеи повязал и опять он вместе с мешочком кожаным болтается, слова где заветные сложены. Во второй раз за день я по мертвой беззубой Моне наверх залез. Кожа у неё пористая и резиновая, почти не скользит. На первом этаже меня уже Микола встречал, весь в кабаньей крови. Пузырек с Хаминым зельем он снова в рюкзачок вернул, а рюкзак за спину закинул. И крюк тот в кабаньей голове тоже не оставил. Вытащил и обратно к поясу подцепил.

Вошли мы снова в помещение с зеленым освещением и тушами червей. Топорики наши там же на полу валяются, нетронутые. Мы их подобрали конечно и к люку подобрались. Стоим над водой, а она немного колеблется в красном свечении.

– Гака? – зовет Микола, но к люку в этот раз не припадает.

Молчит наша девчушка. Мы её минут десять окликали, а потом ясно стало, что придется по-другому поступить. Страшно в воду лезть, да только Микола уверен, что без Гаки нам ни за что в цель не уйти.

Ладно, делать нечего. Сбил Микола топориком замок на цепи, что люк над водой запирал. Откинули мы решетку и холодком от воды повеяло, будто призрака на волю выпустили.

– Мы только спросим её, как дальше, – говорит Микола, на меня глядя. – И всё.

А чуть погодя добавляет: