— Покрасить бы надо. Серебрянкой, что ли…
— Покрасим.
— А с аэрофлотом ты договорился уже? Когда они смогут отправить? — заворочался, устраиваясь поудобнее, Бубнов.
— Окончательного разговора не было. Ждем, когда прилетят жены погибших.
Ровная, со следами недавнего ремонта дорога кончилась: автомобиль пошел медленнее, подпрыгивая на неровностях и ухабах.
— Были люди, и нет людей, — вслух подумал Корытов.
В его воображении вновь обозначилась та, привидевшаяся в коридоре министерства кривая. Постепенно раскаляясь, как нить электрической лампочки при повышении напряжения, кривая высветила вереницу разновеликих фигурок, стоящих на горизонтальной оси, и он увидел, что его, Корытова, условная фигурка начала вдруг двигаться, вырастая, приближаясь к точке пересечения осей.
— Были и нет… — повторил он.
Валентин Валентинович снова зашевелился, тронул за плечо Егорина.
— Сколько времени будем добираться до твоего хозяйства, Глеб?
— Часа за три должны уложиться. Если в болотине какой не застрянем…
…Среди работников техники безопасности геологических организаций Ленинграда Корытов числился в счастливчиках. За восемь лет его работы в экспедиции не было ни одного «чепе» — ни групповых, ни со смертельным исходом, ни по-настоящему тяжелых несчастных случаев на производстве. Нет, несколько тяжелых, а точнее, попадающих в разряд тяжелых по действующей классификации, было, но по большому счету принимать их всерьез не приходилось… Шел инженер на обед из своей лаборатории в столовую, оступился на лестнице — сломал ногу. Никто не виноват, а тяжелый несчастный случай на экспедиции повис, никуда не денешься. Или такой, почти курьезный случай. Сделалось одной чертежнице дурно. Женщины отдела, в котором чертежница работала, стали приводить ее в чувство, вызвали «неотложку». Встречать «неотложку» побежала подружка пострадавшей — машинистка. Выбежала на улицу, встала у входа в экспедицию, ожидает. Недалеко остановка автобуса. И автобус подходит… Вдруг от киоска «Союзпечать», а он как раз в двух шагах от дверей экспедиции, бежит к автобусу, засовывая в карман газету, мужчина, натыкается на машинистку, сбивает ее с ног. Мужчина уезжает — женщина остается лежать на панели. У машинистки, как выясняется, сотрясение мозга, небольшое, но — сотрясение. Как ни крути, а факт тяжелого несчастного случая налицо. И смех, конечно, и грех, однако травматизм в экспедиции растет, портит показатели производственной деятельности. Хотя никакой вины администрации, в том числе и Корытова, в происшедшем нет. Вроде…
…— Место аварии будем проезжать, Глеб?
— Нет, Валентин Валентинович. Оно за лагерем, выше по речке.
…Счастливчик… Всего лишь — счастливчик! Никаких его заслуг в том, что дела с техникой безопасности в экспедиции обстояли благополучно, не было. Не числил таковых за собой Корытов, честно признавался себе: в других организациях служба охраны труда поставлена не хуже. А что неприятностей у них больше — так «все под богом ходим»: сегодня у них больше — полоса такая, завтра — у тебя.
…— Когда студентка прибежала и говорит — дым, мол, заметила, я ничего плохого поначалу не подумал, решил, что опять где-то тайга горит. К лесным пожарам мы привыкнуть успели. Скверный, надо сказать, выдался нынче сезон! В первой половине июня ни капли дождя не выпало, сушь стояла страшенная, пять раз мы всей партией выходили на борьбу с пожарами. Какое тут выполнение собственного плана?! А потом две недели кряду дожди лили — опять время впустую прошло: никаких полетов, никакой путёвой работы! Да… Когда же я пошел — посмотрел на дым, у меня сразу на душе тревожно стало. Попытался первым делом связаться по рации с самолетом — никакого результата. Послал студентку за Севой, опять за рацию сел — опять безрезультатно… Подъехала машина, и мы с Галиной — так студентку зовут — помчались к месту пожара. Я сперва не хотел девушку с собой брать, а потом решил: вдруг пригодится.
— Во сколько это было?
— Около восьми, Трофим Александрович… — Егорин подождал, не последует ли еще какого вопроса. — Ехали довольно долго, хоть и недалеко, казалось, было. Дорога там ни к черту не годится: разбитая вся, с сопки на сопку переползает, речку переезжать приходится дважды… А столб дыма тем временем уменьшаться стал, опадать. Когда подъехали к высоковольтке — едва курился уже.
— Сколько времени ушло на дорогу?
— Да с час. Примерно с час… — Егорин зачем-то посмотрел на часы. — Сначала я увидел ту опору, что слева на сопке стоит, после — ту, что справа. Пригляделся: одиноко как-то стоят, непривычно. Потом понял, в чем дело: проводов-то между опорами нет… Тут в аккурат выскочили мы из-за чащи подлеска, и картина во всей очевидности предстала. Концы оборванных проводов на земле лежат, один из них дальше всех по течению речки отброшен, и там, на берегу, самолет догорает… догорел почти — голый остов дымится… Сева машину остановил, двигатель заглушил, и я отдаленные стоны услышал. Выпрыгнул из «уазика», вижу — навстречу идет, прихрамывая, Володя, наш пилот: рубаха рваная, местами прогорела, лицо чумазое, в порезах. Я — к нему, кричу: «Где остальные?!» Володя ничего не ответил, рукой махнул в ту сторону, откуда стоны, сел на корягу, голову свесил. Оставили мы его, побежали дальше, глядим: под кустами лежат рядом командир Михаил Петрович и штурман. Командир не шевелится, а Борис, сильно обожженный, оскалившийся, с закрытыми глазами, дергается всем телом и стонет…
ebooksa