В тамбуре послышались голоса — видимо, распахнули дверь размещавшейся в левой половине вагончика камералки, и Корытов увидел в окне потянувшихся в сторону столовой женщин. На часах было ровно два.
На мгновение в дверях кабинета возникло красивое лицо девушки в соломенной шляпе типа сомбреро. Девушка хотела, наверное, спросить о чем-то начальника партии или сказать ему что-то, но при виде посторонних раздумала. Сомбреро закачалось в ту же — к столовой — сторону.
— На завтра планируйте поездку к месту катастрофы — с утречка, по холодку… — Прохоров с хрустом распрямил плечи. — Сейчас же у меня, товарищи члены комиссии, есть предложение часик-другой вздремнуть. После сытного обеда… Вы, — повернулся он к Корытову, — устали, надо думать, с дороги.
— Я лично воздержусь. Поев, чуть за столом не уснул, а теперь отпустило. Днем поспишь — ночью от бессонницы на лампочку полезешь. А Валентин Валентинович — как желает.
— Я тоже перебьюсь.
— Ну, глядите. — Прохоров вылез из-за стола и ушел, прикрыв за собой дверь, в заднюю комнату.
— Как вам председатель? — немного выждав, спросил вполголоса Егорин.
— Пойдемте, Глеб Федорович, — остановил его Корытов, — прогуляемся по лагерю, посмотрим, нет ли, помимо вашего — будь оно неладно — заземления, еще каких огрехов. Склад горюче-смазочных материалов покажите, стоянку автомобилей. На воздухе и поговорим…
— Про заземление я уже сказал мотористу, крепко сказал! Он, правда, доказывает, что там и не требуется такового: генератор-де на двести тридцать вольт, схема соединения — треугольник…
— Пусть оборудует! Требуется или не требуется — после будем разбираться, а сейчас его дело — выполнять!.. Заземление в любом случае не помешает…
9
Со стороны столовой доносилось звяканье ложек. Разговоров слышно не было — отдельные слова: «Передай хлеб…», «У кого соль?». Невеселое застолье… Но траур трауром, а есть надо и работать — тоже.
— Глеб Федорович! Когда женщины закончат — не забудьте, пожалуйста, дать им указание насчет выкопировки.
— Не забуду, Трофим Александрович!
«Да, товарищ исполняющий обязанности главного инженера… Не в твоих вроде правилах — понукать подчиненных. И сам не любишь, когда тебя подгоняют, и других стараешься не подгонять, в дела их без надобности не лезть… Чертово заземление!»
…Корытов не любил чувствовать себя виноватым. Он понимал, что вряд ли, вообще найдешь таких, которые бы любили, однако свою нелюбовь считал почти ущербной, относил к разряду отягчающих жизнь комплексов.
Впервые он это почувствовал давно, в четвертом классе (может быть, и раньше чувствовал, но безотчетно, инстинктивно), став свидетелем «шутки», подстроенной историчке Анне Павловне. Солнце в тот день светило по-весеннему, настроение у всех было веселое. Учительница вошла в класс, поздоровалась и едва успела сесть за стол, как перед нею с грохотом взорвалась чернильница. Испуганно вскочив, Анна Павловна, растерянная, жалкая, с забрызганным лицом, в заляпанной фиолетовыми чернилами, до того — белоснежной, шелковой кофточке, постояла перед притихшими учениками, заплакала и, взяв со стола перемазанный чернилами журнал успеваемости, вышла за дверь. Класс оставили после уроков: завуч и классный руководитель пытались выявить, кто положил в чернильницу карбид. Тщетно пытались… Домой отпускали лишь тогда, когда за учениками приходили обеспокоенные родители, бабушки и дедушки. Отличник Трофим Корытов ушел последним: отец и мать возвращались с работы поздно…
Тридцать лет минуло, а тогдашнее чувство вины перед Анной Павловной до сих пор помнилось. В тот вечер Трофим, всегда засыпавший как убитый, до полуночи заснуть не мог. И мучился он не тем, что был вместе с классом невиновно наказан, но тем, что не сумел найти выход из положения, в которое попал, не решился восстановить справедливость — назвать виноватого. И не назвал не потому, что боялся назавтра же быть избитым компанией переростков с задних парт (а один из этих переростков и устроил «фокус», как выразилась завуч), мучился из-за чего-то другого, более важного и тогда еще не очень ему ясного. Может, из-за опасения, восстанавливая одну справедливость, допустить несправедливость новую — самому провиниться перед зря пострадавшими одноклассниками, которые тоже, наверное, хотели назвать виновника, но тоже почему-то не назвали.
Много раз пришлось Трофиму Корытову в дальнейшей своей жизни оказываться в подобных ситуациях…
— …а канавку вокруг площадки с цистернами гсм надо поглубже и пошире прокопать, Глеб! И пожарный щит у тебя разукомплектован: ни ведра нет, ни лопаты…
ebooksa