— Обдумывал, что вы мне сказали насчет объяснительной записки по поводу аварии самолета.
— Думал про аварию и сам чуть аварию не сделал! Что там обдумывать?! Ты слышал мой рассказ? Слышал. Имеешь добавления?
— Да нет, вы все точно объяснили, нечего мне добавлять… А летчиков я в тот вечер в последний раз часов в шесть видел.
— Так и излагай!
— Понятно. Только ведь все написать надо…
— Напишешь — грамотный!
Разговора их никто не поддержал, и другого никто до конца пути не заводил…
11
По первым сумеркам, дав возможность членам комиссии после ужина отдохнуть, зашел Егорин.
— Вот, — положил он на стол заколотые большой скрепкой бумаги, — приложения к акту готовы: и выкопировка из карты района, и план места происшествия, и объяснительные записки — моя, шофера… Осталось — от Стреховой получить. — Он подвинул бумаги на середину стола. — Трофим Александрович, вы не раздумали побеседовать с нею?
— Нет, конечно. Готов — когда скажете.
— Она сейчас придет к столовой — там и сможете поговорить: комары сегодня как будто не донимают. Ветер переменился и посвежел к вечеру. А нет, так моя палатка в вашем распоряжении…
— Хорошо. — Корытов, видя, что председатель комиссии, листавший «Огонек», бумагами не заинтересовался, взял их и начал просматривать. — Валентин Валентинович, вы не хотите присутствовать при нашем со Стреховой разговоре?
— Не стоит, думаю. С глазу на глаз лучше обычно выходит.
— Ладно. — Корытов передал ему, не долистав, бумаги и встал. — Пойдемте, Глеб Федорович!
Отойдя от вагончика, Егорин придержал Корытова за локоть, замялся.
— Понимаете, какая катавасия… Стрехова…
— Извините. Как ее по отчеству?
— Сергеевна. Галина Сергеевна.
— Слушаю.