13
Утром Корытов, не успевший, видимо, по-настоящему заснуть, проснулся от негромкого постукивания в окно.
За марлевой занавеской блеснула кокарда егоринской форменной фуражки: прильнув к стеклу, Глеб Федорович всматривался в полумрак комнаты. Увидев зашевелившегося Корытова, он стал подавать знаки, прося разбудить Прохорова. Корытов кивнул, вылез из постели, прошлепал по крашеному полу в дальний угол и тронул председателя комиссии за плечо.
— Ага… — перестав храпеть, пробормотал Прохоров, вскинул вверх руки и сел.
Тотчас же проснулся и Валентин Валентинович.
На речку Корытов пошел один — Бубнов с Прохоровым отказались, решив обойтись умывальником: первому было просто лень, второй заторопился с отъездом.
На противоположном берегу, на камнях, пригретых нежарким солнцем, сидели два кулика — крупный, с белой грудкой, и поменьше — невзрачный и скучный на вид. Когда Корытов, скинув ботинки и засучив штанины, забрел вдоль бревенчатых мостков в воду, кулики не выразили никакого беспокойства, внимания на него не обратили.
Умывание взбодрило, сняло остатки сонливости.
«Напрасно не пошел Бубнов!» — подумал он, вытираясь.
— Доброе утро, Трофим Александрович! — послышался знакомый голос.
Корытов отнял от лица приятно колющееся полотенце: на протоптанной вдоль берега тропинке стояла Стрехова.
— Доброе утро, Галина Сергеевна! Купаться?
— С купанья… — Девушка подошла поближе. — Кстати, вчера в разговоре вы один раз назвали меня Галиной… Та́к уж, пожалуйста, и называйте! Лучше даже — просто Галей. Какая я еще Сергеевна?!
— Желание женщины — это… желание женщины… — не нашелся сказать что-нибудь позаковыристей Корытов. — Договорились, Галя! Я — сейчас, извините…
Он поспешно обулся («Носки так и не постирал!»), надел, повернувшись лицом к речке, рубаху, сунул за пазуху старенький, подаренный еще Натальей — специально для поездок в командировки — несессер, подхватил полотенце.
— А вы — закаленная! Я бы ни за что не решился искупаться в такой ледяной воде! У меня и ноги-то замерзли!
Они неторопливо пошли к лагерю.
— Трофим Александрович… Вы вчера невесть что, наверное, обо мне подумали… Конечно, я сама виновата…
— Да что вы, Галя! Ничего, по крайней мере дурного, я о вас не подумал. Мне пятый десяток идет, к такому возрасту грешно не научиться и слышать, когда требуется, не то, что тебе говорят, и понимать услышанное не так, как тебя стараются заставить. Лицо подлинное за ретушью видеть… Правильно, смею думать, я вас понял.
— Ну и слава богу! Я ведь правду сказала, что у нас с Михаилом Петровичем ничего… почти ничего в тот вечер не было. И в другие вечера ничего не было. Больше того, теперь я понимаю: ничего серьезного, настоящего и не получилось бы никогда. Просто натура у меня дурацкая… авантюрная. Поиграть люблю, подурачиться. Как про мужчин говорят — «поматросить и бросить». Потом стыдно бывает.
ebooksa