«Состоянию здоровья вашего мужа крайне желательно ваше присутствие тчк Кучумов».
Женщина прочла текст еще раз — медленнее, и еще — медленно и вслух.
«Кучумов?.. Кучумов… Да, да, муж писал: это его нынешний начальник… кажется, командир отряда… Ну что им от меня надо?!»
Бросив телеграмму на телефонный столик, она прошла в комнату, заглянула в спальню, вернулась в прихожую. Зашла в ванную, машинально пустила воду, но, вспомнив, что до ночи далеко и мыться рано, завернула краны.
Что, действительно, им от нее надо? Она ведь написала мужу, что подала на развод, что считает себя свободной и ему предоставляет такое же право. Неужели они ничего не знают?! А впрочем, благоверный — мужик не болтливый, ни к кому со своими болячками не полезет…
О разводе женщина думала давно, сначала ощущая лишь внутреннюю, возраставшую с годами, потребность как-то изменить характер отношений с мужем, потом — четко сформулировав эту потребность в одном слове: развестись! Но, и утвердившись в намерении, она год за годом тянула, откладывала, находила новые и новые оправдания своей нерешительности. Больше всего ее смущало при этом — что сказать на суде? Как объяснить причину?..
Замуж она вышла по любви, да длилась любовь недолго. Черты характера мужа, которые она — будь по-опытнее — могла бы разглядеть и раньше, на стадии его ухаживания (замкнутость, назойливое стремление к порядку в доме — при личной подчеркнутой аккуратности, ограниченность фантазии), в которых, казалось бы, ничего плохого не было, при совместной жизни становились для нее все неприемлемей. Сама она всегда была, что называется, заводная, и в школе и в институте отличалась повышенной активностью, любила повеселиться, подурачиться, пофлиртовать. Такое не исчезает бесследно. Наоборот, чаще будучи временно подавленным, потом прорывается еще яростнее, требуя новых просторов, действуя заражающе на окружающих.
К моменту первой беременности, вернее — к сроку, когда ничего уже нельзя исправить, женщина точно знала, что иметь ребенка от мужа не хочет… Мальчик оттого и умер при родах, терзалась она потом, не слушая успокаивающих объяснений докторов, оттого и не захотел войти в жизнь, голоса даже не подал, что она его не желала. Жаль оказалось ребеночка — до смертельной тоски…
И однако, несмотря на бесконечные мужнины уговоры, на вторую попытку родить она не согласилась.
Мальчик умер в Алма-Ате, куда мужа направили после окончания летного училища. Затем был Дальний Восток, за ним — Якутия, за Якутией — Западная Сибирь… Она все неохотнее укладывала пожитки при очередном переезде, старалась подольше задержаться в Москве после каждого, проведенного, как всегда, в Крыму, отпуска мужа, все чаще норовила под тем или иным предлогом слетать в столицу и наконец категорически отказалась с ним ехать.
Что же все-таки она скажет на суде?.. Не стоять же перед судьями, опустив голову, бормоча осатаневшее, видимо, им «не сошлись характерами»? Это — после двенадцати лет совместной жизни?.. Не уличать же мужа в неверности, которой не было? Не то слово — не было: в голову ей никогда не приходило, что может быть! Ни единого повода за двенадцать лет!.. Не сваливать же все, как советует приятельница, на мужскую несостоятельность супруга? И подло, и вранье полное…
А развод требовался. И теперь — как никогда: у нее был любимый, она собиралась стать матерью его ребенка.
От любимого женщина свою беременность пока таила, но родить собиралась — безусловно, при любом повороте отношений между ними. Отношения же их складывались по-всякому, неровно…
Она вспомнила про утреннее обещание позвонить.
— Алло! Это я… Уже из дома… Работалось — как всегда, только спать нестерпимо хотелось, даже на обед не пошла — вздремнула полчасика за столом… Ничего не делаю — сижу, размышляю… Над телеграммой размышляю, телеграмму получила… Нет, не от него — от его командира… Сообщают, что необходимо мое присутствие, с муженьком что-то случилось, похоже — заболел серьезно. Странно, в общем-то: я не помню ни одного случая, чтобы он бюллетенил… Могло, конечно, — не по земле ходит… Одним словом, зря бы они телеграфировать не стали. Придется лететь.
В тоне прозвучавшего в телефонной трубке «лети! лети!», в поспешности этого «лети-лети» было что-то больно кольнувшее женщину (а если все-таки — трепач?.. А если поторопилась она с разводом?..) и окончательно избавившее от мучившей ее в начале разговора нерешительности.
— Конечно, полечу! Люди же мы, как ни говори… Знаешь, мне не хочется обращаться к его… к нашим с ним знакомым насчет билета… Вот какой ты догадливый!.. Я и думаю, тебе при твоих связях… Слушаю… Так… Касса номер три… Записываю: Вера Ивановна… от тебя… с приветом… Все поняла… Завтра с утра зайду на работу, покажу телеграмму, напишу заявление за свой счет и — прямиком к твоей Вере Ивановне… Простые у меня на сегодня планы: поесть, помыться и спать завалиться… Поработай, поработай! На службе тебе времени не хватает! Отдыхал бы лучше… Вот-вот… Ладно, я тебе позвоню, когда билет будет на руках… Хорошо… И я тебя целую. До свидания!
15
Над плотно запеленавшими землю облаками, под синим сводом истинного неба, летел на запад, догоняя уходящий вечер, самолет. Обжившись в откинутых креслах, Корытов и Бубнов, выспавшиеся после принятого вчера снотворного, делали вид, что дремлют. Разговаривать не хотелось. Наметившаяся в дни совместной поездки теплота в их отношениях исчезала — оба это ощущали, — истаивала без каких-либо видимых причин. Отношения, по мере сокращения расстояния, остававшегося до Ленинграда, куда тот и другой мысленно уже прилетели, приобретали привычный деловой характер…
Другой самолет — родной брат первого — в те же минуты летел на восток, навстречу надвигающейся ночи, пронося в себе большеглазую женщину.
ebooksa