Третья, самая массовая волна арабских волнений началась в апреле 1936 г. Этот период отличался лихорадочной политической и дипломатической активностью. Лидеры сионизма поддерживали контакты с арабскими политиками и в изобилии составляли меморандумы и проекты предотвращения конфликта. Беспорядки вспыхнули в куда более грандиозном масштабе, чем в 1921 и 1929 гг., и повлекли за собой значительно больше жертв и убытков. С небольшими передышками они продолжались три года и окончились только весной—летом 1939 г., накануне II мировой войны. Чтобы справиться с вооруженными бандами, захватившими власть во многих районах страны, необходимо было военное вмешательство мандатного правительства. В отличие от бунтов 1920 и 1929 гг., эта революция вспыхнула не по причине какого-либо отдельного инцидента (если не считать таковым убийство еврея арабскими разбойниками, мотивы которого отчасти могли носить политическую окраску). Напряженность нарастала постепенно. Когда в Германии к власти пришел Гитлер, численность иммигрантов в Палестину достигла нового пика: в 1933 г. приехали 30 000 человек, на следующий год — 42 000, а в 1935 г. — 61 000 человек. К середине 1930-х годов евреи уже составляли 30 % от общей численности палестинского населения.
В октябре 1933 г. по стране прокатилась волна мятежей, которую спровоцировала деятельность партии «Истикляль». В целом мятежи были направлены против британских властей и быстро сошли на нет, так и не приведя к массовому восстанию. Но три года спустя отклик на призыв к оружию, с которым выступили арабские лидеры, оказался гораздо более масштабным. Международная ситуация, казалось, складывалась в пользу арабов. Союз Берлина и Рима повлек за собой существенные сдвиги в международном политическом равновесии. Британия, очевидно, теряла свое влияние: в 1932–1933 гг. Ирак добился независимости, а в Египте и Сирии арабское движение за независимость достигло значительных успехов. Возможно, палестинские арабы пришли к выводу, что и для них настало время осуществить свои цели: создать национальное (арабское) государство и запретить еврейскую иммиграцию и продажу земли евреям. Правда, вооруженное восстание потерпело неудачу и требование независимости Палестины не было удовлетворено. Однако кое-какие выгоды арабам эта революция все же принесла: еврейская иммиграция и скупка земель были строго ограничены, а в 1939 г. появилась «Белая Книга», представлявшая собой, в сущности, отказ от положений Декларации Бальфура.
Арабская партизанская война поставила перед йишувом несколько серьезных проблем. Самая острая проблема касалась вопроса о невозмездии («халвага»). В первый год мятежей официальная сионистская политика предписывала воздерживаться от ответных действий, и даже полувоенная экстремистская организация Жаботинского соглашалась с такой позицией, хотя и не без отдельных протестов[398]. Решение это далось сионизму нелегко. Разумеется, оно демонстрировало политическую зрелость йишува и обеспечивало сионистам поддержку европейской прессы, однако в результате еврейскую общину охватило уныние. И в 1937–1938 гг., когда арабская революция вступила во вторую, более напряженную стадию, от политики невозмездия отказались не только ревизионисты, но и «Хагана», вынужденная предпринять отдельные карательные акции.
В эти годы националистические страсти накалились сильнее, чем когда бы то ни было. В свете быстро ухудшающегося положения евреев Центральной и Восточной Европы вся еврейская община (за исключением коммунистов) настаивала на продолжении свободной иммиграции в Палестину. Но надежда на то, что арабы отнесутся с уважением к правам евреев на двухнациональное государство, уже почти иссякла. Очередным свидетельством арабского шовинизма стало массовое убийство сотен ассирийцев сразу же после того, как Ирак получил независимость; в то время это событие обсуждалось во многих статьях и выступлениях сионистов.
Арабская революция стала тяжелым испытанием для всего йишува. А для левых сионистов, традиционно отстаивавших необходимость тесного сотрудничества евреев с арабами, она вдобавок создала еще и серьезные идеологические проблемы. Эти трудности не затронули только коммунистов, которые всегда порицали сионизм (как реакционное движение и орудие мирового империализма) и с 1929 г. активно поддерживали арабский национализм. Но и перед еврейским коммунистом встала неразрешимая дилемма: «объективно» он был обречен играть реакционную роль, поскольку физически не мог превратиться в араба. Самым логичным и последовательным решением этой дилеммы, которое избрали некоторые еврейские коммунисты, стала эмиграция в другую страну, где можно было внести более конструктивный вклад в борьбу за мировую революцию. Но «Хашомер Хацаир» и левая организация «Поале Сион» придерживались одновременно и марксистских, и сионистских позиций. Они не могли оценивать нападения арабов на еврейские колонии как действия прогрессивные. Эти организации всегда мечтали о совместной арабо-еврейской революции за победу социализма в Палестине. Правда, им никогда не удавалось найти союзников за пределами еврейского лагеря, но теперь они оказались в полной изоляции. Чтобы подавить арабскую революцию, теперь они вынуждены были принять помощь своего противника — британского империализма. Но такая же дилемма стояла перед всеми сионистами, настроенными против «британского империализма», — даже перед теми, кто никоим образом не поддерживал идеи Маркса.
Якоб Клацкин, один из самых оригинальных сионистских мыслителей, в 1921 г. писал, что движению придется выбирать между ориентацией на британский империализм (что автоматически приведет к вооруженному конфликту и погромам) и союзом с угнетенными арабскими феллахами в борьбе против арабских и еврейских эфенди, а в конечном итоге (хотя это и не было произнесено прямо) — и против британского империализма[399]. Идея о том, что евреи должны приезжать в Палестину как друзья и что йишув не должен опираться на поддержку Англии, вне всякого сомнения, была похвальной. Но возможно ли было продолжать иммиграцию и колонизацию без британской помощи? Арабы даже не позволили бы Магнесу поселиться в Иерусалиме, как однажды напомнил Бен-Гурион президенту Еврейского университета. Сионисты-марксисты постоянно заявляли, что еврейское национальное движение не имеет ничего общего с империализмом, что оно опирается на поддержку рабочего класса и уже посеяло первые семена объединения арабского и еврейского пролетариата. Арабское же национальное движение они оценивали как реакционное, поскольку оно навязывало всему палестинскому обществу деспотический, фашистский режим[400]. Марксисты утверждали, что любое ограничение еврейской иммиграции в Палестину повлечет за собой роковые последствия для еврейских масс и что в то же время оно будет «объективно вредным», поскольку затормозит рост единственной революционной силы, способной противостоять фашистским тенденциям в Палестине.
«Поале Сион» напоминала своим зарубежным друзьям-революционерам, что на конгрессах социалистического Интернационала всякое ограничение иммиграции неоднократно оценивалось как реакционная мера, с социалистической точки зрения (если только новые иммигранты не соглашались работать за более низкую оплату, ставя тем самым под угрозу жизненные стандарты местного рабочего класса, чего, очевидно, в Палестине не происходило). Арабское национальное движение под руководством феодальных и религиозных лидеров было орудием в руках империализма (и фашизма); кроме того, оно проявляло полное безразличие к социальным и экономическим нуждам народа, т. е. являлось реакционным по своему характеру[401]. Арабскую революцию, согласно этой интерпретации, спровоцировали одновременно и британская политика по принципу «разделяй и властвуй», и религиозно-фашистские арабские эксплуататоры, боявшиеся иммиграции еврейских рабочих, которая повлекла бы за собой социальные и экономические перемены. Левые сионисты заявляли, что революционное движение еврейского рабочего класса — это форпост прогресса и развития социализма на Ближнем Востоке. Они обещали, что при его поддержке возникнет мощное арабское пролетарское движение, что в конечном счете повлечет за собой создание еврейско-арабского государства рабочих в Палестине.
Все эти попытки приспособить левую идеологию к нестабильной политической ситуации были неубедительны и неэффективны. Но, с психологической точки зрения, они вполне объяснимы: ведь всякая попытка оправдать арабский террор поставила бы под угрозу само присутствие сионистов в Палестине. Дать реалистическую оценку арабскому национальному движению на базе идеологии сионизма вообще было очень трудно, а марксизм в этом контексте стал лишь источником дополнительных недоразумений. Обвинения в адрес британского империализма и арабских эфенди не были даже полуправдой. Ведь арабское восстание 1936 г. получило мощную поддержку в народе: «феодальным» и «буржуазным» национальным лидерам никогда не удалось бы поднять крупномасштабную революцию, если бы в среде арабского народа не вызрела глубокая неприязнь к сионизму.
Моше Шаретт (в то время — Шерток) оценивал арабское движение более реалистично и честно. 22 июля 1936 г. он записал в своем дневнике, что революционный характер этого движения доказывается участием в нем молодых арабских женщин и что арабская интеллигенция поддерживает «вооруженные банды» точь-в-точь так же, как евреи симпатизируют «Хагане»[402]. Что касается социального характера восстания, то на втором этапе (1937–1938 гг.) оно ни в коей мере не являлось «феодальным» или «буржуазным». Богатые арабские семьи бежали из Палестины, а из тех, кто остался, многие были убиты. Марксисты ошибочно считали, что организацией совместных арабо-еврейских забастовок они подготовят почву для лучшего взаимопонимания между трудовыми слоями двух наций. Но арабские феллахи и рабочие на самом деле были куда менее склонны к сотрудничеству с евреями, чем, например, арабские купцы в Хайфе или арабские владельцы цитрусовых плантаций на юге[403]. Короче говоря, проблема, вставшая перед левыми сионистами-революционерами, определялась тем, что, согласно их собственной доктрине, любое национальное революционное движение a priori прогрессивно, поскольку рабочие и крестьяне не могут заблуждаться (во всяком случае, долго). И тот факт, что арабские трудовые массы не приняли бороховизма и отказались вести себя по канонам пролетарского интернационализма (как их понимали левые сионисты), завел еврейских революционеров в безвыходный идеологический тупик.
Перед лицом мирового революционного движения, во главе которого стояли коммунисты, «Хашомер Хацаир» и левая «Поале Сион» оказались в слабом положении: Коминтерн не особенно обеспокоился аргументом, что евреям нужно как можно скорее покинуть Европу, иначе им грозит физическое уничтожение. В ответ на это коммунисты (если они вообще давали себе труд отвечать) предлагали еврейским рабочим присоединиться к революционной борьбе по месту проживания и дожидаться мировой революции, которая искоренит антисемитизм и решит «еврейский вопрос» раз и навсегда. Как и «Брит Шалом», левые сионисты понимали, что без взаимопонимания между арабами и евреями йишув обречен на бесконечную войну со своими соседями. Но поскольку, в отличие от «Брит Шалом», левые не были склонны к компромиссам по самому существенному для арабов вопросу — вопросу иммиграции и колонизации, — то шансы достичь соглашения со сколь-либо представительными арабскими кругами оставались у них почти нулевыми. В глазах арабов, как «реакционных», так и «прогрессивных», левые сионисты были представителями вражеского лагеря в такой же мере, как Бен-Гурион и Жаботинский. Для арабов корнем зла было само существование евреев и их требование дальнейшей иммиграции; революционную же программу левых сионистов они воспринимали как простое прикрытие для достижения иных целей.
Впрочем, в конце 1930-х гг. встречи между отдельными сионистскими и арабскими лидерами продолжались, а с началом II мировой войны атмосфера для сближения между двумя нациями снова стала более благоприятной. За пределами Палестины сионисты поддерживали связи с такими крупными фигурами арабского национального движения, как сирийский национальный герой Шекиб Арслан и иорданский эмир Абдулла; сохранялись контакты также с некоторыми лидерами палестинских арабов. На одном из этапов развития переговоров сионисты попытались добиться благосклонности Нури Саида, иракского премьер-министра; кроме того, они вновь обратились к Филби. Египтяне, сирийцы и иорданцы в целом были более склонны к примирению, и даже муфтий однажды намекнул, что на определенных условиях согласился бы с еврейской иммиграцией, но лишь до тех пор, пока численность евреев не достигнет 80 % от арабского населения Палестины. Но, как с неудовольствием отметил Магнес в 1941 г., «не представлялось возможности достичь соглашения сроком на ближайшие 10–15 лет на какой-либо иной основе, кроме сохранения за евреями статуса меньшинства»[404].
Это замечание Магнес высказал на собрании Лиги еврейско-арабского сближения, учрежденной в конце 1930-х гг. и ставшей, в определенном смысле, наследницей «Брит Шалом» (которая прекратила свое существование в 1933 г.). Политическая база Лиги была более обширной, а программа — менее специфической. Участники собраний пытались разрешить старые, ставшие уже привычными проблемы: Калвариский был убежден, что можно разработать компромисс, приемлемый для обеих сторон, и что за деньги можно найти сторонников этого проекта среди арабов. Здесь следует добавить, что Калвариский свято верил в действенность бакшиша — весьма распространенного в восточной политике. Часть средств Калвариский выделял на эту задачу из собственного кармана, но гораздо больше денег поступало из субсидий Еврейского Агентства (которые, впрочем, прекратились, когда Агентство решило ограничить расходы Калвариского). С другой стороны, Михаил Ассаф, один из ведущих специалистов партии Мапаи, пытался развеять эти радужные иллюзии. Он заявлял, что Магнес живет в мире либерализма и гуманизма, которые давно уже остались в прошлом. То, как в арабских странах обращаются с национальными меньшинствами, не вызывает никаких чувств, кроме отвращения. Да и можно ли было ожидать, что арабы станут относиться к меньшинствам лучше, чем, например, поляки? Ассаф обвинял Калвариского и его друзей в том, что они слишком плохого мнения об арабах, раз полагают, будто их расположение можно купить лестью. Арабы вовсе не так глупы: они воспринимают Жаботинского как честного человека, а Вейцмана — как лжеца. Таким образом, в лагере сионистов снова начались старые дискуссии между «идеалистами» и «реалистами»; и ни одна из сторон не могла предотвратить роста напряженности в отношениях с арабами.
Верхушка сионистской организации после 1936 г. уделила много времени рассмотрению планов раздела и кантонизации Палестины: идея двухнационального государства теперь казалась лидерам сионизма непрактичной. Во время II мировой войны официальной целью движения стала программа Билтмора, дающая надежду на создание еврейского государства. Против раздела Палестины выступали организации «Ихуд» («Союз», куда переместились некоторые члены распавшейся «Брит Шалом») и — на основе несколько иной аргументации — «Хашомер Хацаир». Магнес был принципиально против раздела. Он не исключал возможности, что евреи могут победить арабов в войне, но полагал, что это породит такую ненависть к сионизму, что под угрозой окажется все будущее евреев на Ближнем Востоке. «Если мы хотим обеспечить мир, — писал он, — то невозможно будет провести сколь-либо удовлетворительных для обеих наций границ. Где бы ни прошла граница, по обе ее стороны вспыхнет возмущение. А возмущение почти всегда ведет к войне»[405]. «Хашомер Хацаир» в своем меморандуме предсказывала, что раздел страны и последующее за ним основание еврейского государства не остановят конфликт между евреями и арабами, а лишь «продлят его в будущее, закрепив и приумножив его причины»[406].
Магнес и некоторые его друзья в 1946 г. дали показания перед англо-американской следственной комиссией, а год спустя — перед специальной комиссией ООН, что повергло официальных лидеров сионизма в смятение. Чтобы отстаивать бинационализм в условиях растущего ожесточения в еврейском обществе и при полном отсутствии арабской поддержки, нужно было настоящее мужество. Магнес до конца стоял на своих позициях, утверждая, что попытка основать еврейское государство — это отчаянный шаг («Раздел страны повлечет за собой войну»), а двухнациональное государство в далекой перспективе — это не только идеальное, но и единственное практически возможное решение конфликта.
Магнес отличался определенными чудачествами, и его наивность проявлялась не только в личной жизни, но и в политической деятельности: не зря Бен-Гурион называл его «политическим ребенком». Но именно потому, что Магнес был далек от политической реальности, он острее, чем профессиональные политики, чувствовал определенные опасности, с которыми рано или поздно может столкнуться йишув. Однако и он не мог дать ответа на вопросы, которые встали перед йишувом после II мировой войны. Долее сохранять status quo было невозможно: европейские евреи, уцелевшие в войне, стучались в двери Палестины, и решение «еврейского вопроса» превратилось в насущную и отчаянную необходимость.
Сионисты все еще пытались найти «разумных арабских лидеров». Во время войны был создан «Комитет пяти», куда вошли некоторые из самых уважаемых членов еврейского сообщества. При поддержке Еврейского Агентства «Комитет пяти» установил контакты с ведущими деятелями арабского национального движения, еще раз попытавшись найти с ними общий язык. И снова были встречи, переговоры, проекты… но в конце концов, как всегда, обнаружилось, что почвы для соглашения нет. Впрочем, время от времени вспыхивал луч надежды: на каком-то этапе организация «Ихуд» вошла в контакт с Фаузи Дарвишем Хуссейни, который пользовался большим уважением среди арабов и был двоюродным братом муфтия. Он был готов подписать со своими еврейскими друзьями договор о создании двухнационального государства на основе равноправия между арабами и евреями. Фаузи предложил немедленно учредить сеть политических клубов и основать ежедневную газету, чтобы эффективно противостоять влиянию арабской партии войны. И ноября 1946 г. пятеро членов группы Фаузи «Молодая Палестина» подписали договор о совместной политической деятельности с представителями организации «Ихуд»; но эта многообещающая инициатива внезапно и трагически оборвалась. Через двенадцать дней после подписания договора Фаузи был убит арабскими террористами, а его группа распалась. «Мой двоюродный брат оступился и понес за это подобающее наказание!» — заявил несколько дней спустя Джамаль Хуссейни, один из лидеров партии экстремистов[407]. В сентябре 1947 г. был убит Сами Таха, выдающийся профсоюзный лидер из Хайфы; его организация стремилась к созданию общего Палестинского государства, признавая определенные права не только за арабами, но и за евреями. Сами Таха не выражал свои позиции чересчур открыто, но и простого подозрения в недостатке патриотизма было довольно, чтобы экстремисты избрали его очередной мишенью. Эти и другие убийства развеяли последние надежды на сионистско-арабский диалог и подготовили почву для прямой вооруженной конфронтации.
Те отдельные энтузиасты, которые посвятили много времени и усилий налаживанию отношений с арабами, вызывали у большинства своих собратьев только раздражение. Берл Кацнельсон — «совесть» лейбористского сионистского движения — вспоминает, как он был потрясен, когда узнал, что немецкие халуцим заняты не спасением своих соотечественников и не борьбой за выживание евреев в условиях экспансии гитлеровского рейха, а проблемами арабских рабочих. У них хватает безрассудства задаваться вопросом, справедливо ли обеспечивать работой евреев, иммигрировавших в Палестину! Такая атрофия воли к жизни, такое презрение права еврейского народа на существование, проявленные сынами Израиля, в глазах Кацнельсона и его единомышленников выглядели чудовищно.
Переселенцы второй и третьей алий в меньшей степени были склонны вдаваться в такие моральные тонкости[408]. Им не приходилось размышлять, имеют ли евреи право на существование. Горький опыт жизни в Восточной Европе научил их тому, что критические вопросы в истории народов решаются не на основе абстрактных принципов справедливости. Они поняли, что, пока евреи остаются в меньшинстве, их будут постоянно преследовать и ставить на грань вымирания. До 1933 г. эта проблема еще не вставала настолько остро. Все полагали, что в Палестине хватит места и для евреев, и для арабов. Но по мере укрепления арабского сопротивления и одновременного роста насущной потребности в иммиграции среди сионистов начало утверждаться мнение, что если национальные чаяния арабов и евреев несовместимы, то требования евреев важнее — хотя бы потому, что евреи в Европе находятся перед угрозой истребления. Евреям некуда ехать, кроме Палестины. А арабов при необходимости могут принять соседние государства.
Таковы были политические и психологические предпосылки, обрекшие на неудачу все попытки достичь сближения арабов и евреев. Изначально большинство евреев предпочли бы жить с арабами в мире и сотрудничестве. Бесконечные стычки и бунты влекли за собой человеческие жертвы и финансовые потери, тормозя экономическое развитие Палестины. Халуцим приезжали в Эрец-Израиль не воевать, а строить новое, справедливое, социалистическое общество. И лишь немногие понимали, что арабы не смирятся с проектами сионистов и что иммиграция и создание колоний ввергнут йишув в конфликт, который может продлиться много поколений. Но со временем нападения на еврейские колонии и отвратительная резня в городах меняли общее отношение евреев к своим соседям. Образ честного, смелого и гостеприимного араба уступал место презрению к «бесчестным левантинцам».
Правда, отдельные сионисты и палестинские евреи с самого начала понимали, насколько важно наладить добрососедские отношения с арабами. Некоторые из них верили, что национальные устремления этих двух народов можно примирить друг с другом; пессимисты же быстро пришли к выводу, что конфликт неизбежен. Но большинство сионистов просто не уделяли «арабскому вопросу» должного внимания. И лишь постепенно они ощутили, что необходимо всерьез задуматься над этим. Задумавшись же, сионисты предположили, что палестинские арабы, достигнув экономического благосостояния и удовлетворительного уровня жизни, в конце концов согласятся принять статус меньшинства в грядущем еврейском государстве. Если это предположение и было несправедливым с абстрактной моральной точки зрения, то в свете необходимости спасать европейских евреев оно казалось совершенно естественным.
ebooksa