Омут

– Я думала, что если изгоню беса и разорву ваш договор, то Цвете полегчает. А вышло наоборот.

– Разорвешь договор, – медленно повторила Бесена, – то есть я свободна и не превращусь в тину? Вот спасибо!

Подселенка вскочила с дивана и сделала сальто в воздухе.

– Здорово, что ты разобралась с моим промахом!

Лицо Глафиры вытянулось, как только она поняла, что натворила.

– Значит, ты не станешь нам помогать?

Бесена пожала плечами.

– Я еще не решила! – сказала она с восторгом преступника, который вдруг получил амнистию.

Глафира встала из-за стола и подошла к дивану. Цвета лежала истуканом, никак не реагируя на их разговор. Знахарка села на место, которое до этого занимала Бесена, и взяла холодную безжизненную руку внучки в свою.

– Может, посмотришь, как она там? – робко попросила старуха и умоляюще глянула на Бесену.

Та хмыкнула:

– Ты просишь, чтобы я вселилась в Цвету? Во дела! Ты же сама меня вчера изгнала!

Знахарка пристыженно молчала, и Бесена сказала уже серьезно:

– Я боюсь. Там теперь охранник.

Глафира сильнее сжала руку Цветы, словно боясь, что если отпустит, то внучка исчезнет.

– Родич тоже отказывается, – голос старухи напоминал отлив, будто из нее тоже уходила жизнь. – Я не хотела становиться знахаркой, но со временем привыкла к своей силе и даже вошла во вкус. Я стольким людям помогла, но не могу помочь своей внучке.

Она посмотрела на сервант, и, проследив за ее взглядом, Бесена увидела за стеклом фотографию в рамке. На ней была изображена вся их маленькая семья: Глафира и Вера с крошечной Цветой на руках. На фото Глафира, моложе на пятнадцать лет, походила больше на нынешнюю Веру, но у обеих что тогда, что сейчас были одинаковые волосы до плеч и одинаковые улыбки. Младенец же был просто младенцем, обыкновенным ребенком.

– За что ты любишь ее? – спросила Бесена, разглядывая фотографию.

Глафира пожала плечами.

– Она моя внучка.