Мюзик-холл на Гроув-Лейн

22
18
20
22
24
26
28
30

– Ни разу, – подтвердил Тревишем. – Сменила имя, внешность и пропала из виду на долгие годы. Пока её не убили в театре «Эксельсиор». Вероятно, на этот раз сообщник решил её переиграть, а она из-за безнаказанности потеряла осторожность.

– А что, если это кто-то из них, сэр? – внезапная догадка заставила Оливию резко выпрямиться. – Что, если это кто-то из её бывших подельников?

– Невозможно. Один из них всё ещё отбывает наказание, а второго выпустили в прошлом году, но он серьёзно болен и не покидает лечебницу.

– Не понимаю, зачем она снялась в кинофильме? – продолжала размышлять Оливия. – Разве ей не следовало сохранять анонимность?

– Тщеславие, мисс Адамсон, – предположил Тревишем. – Большая часть женщин тщеславна, как папа римский. Ну, или же тут другое. Есть сведения, что половину ленты снимали в особняке богатого американского фабриканта. Главную роль играла его супруга, в коллекции которой находится один из редчайших по величине розовых изумрудов. Возможно, Эмма де Марни пошла на риск не просто так, а с целью попасть внутрь дома и как следует изучить обстановку. Хорошо, Гатри, я уже выхожу, – сказал инспектор в сторону.

– А как же Лавиния Бекхайм, сэр? – заторопилась Оливия. – Известно ли…

– Да, мисс Адамсон, я получил ответ на запрос. В двух словах: уволена за профессиональную непригодность. Под этой официальной формулировкой скрывается довольно неприглядная история. Мисс Бекхайм на глазах у публики столкнула коллегу в оркестровую яму. В тот вечер они обе пели ведущие партии в «Норме» Беллини. Пострадавшая певица получила несколько серьёзных переломов, но осталась жива, а мисс Бекхайм в результате нервного срыва потеряла голос и чудом избежала тюремного заключения. Я сказал, что уже иду, сержант, – в тоне Тревишема послышалась досада. – Да, кстати, мисс Адамсон, есть ещё кое-что, о чём вам необходимо знать. В труппе, в которой несколько лет назад выступала мисс Прайс, тоже произошёл несчастный случай. Вы знали об этом?

– Нет, сэр, мне ничего об этом неизвестно, – при всей неприязни к Имоджен у Оливии сжалось сердце.

– Там одна из артисток тоже упала с декораций. Правда, не насмерть, всего лишь повредила лодыжку, но её танцевальная карьера, как я понял, на этом была окончена. Всё, мисс Адамсон, больше у меня нет ни секунды, – сердито сказал Тревишем, но тут же добавил: – Будьте там поосторожнее. Мне вовсе не хочется объясняться с вашим знаменитым отцом, если с вами что-нибудь случится, слышите?

В машине, по дороге в Департамент, Тревишем разрывался между двумя желаниями – отыскать украденное, чтобы получить долгожданное повышение и никогда больше не видеть краснорожего неряху Гатри, и уволить из осведомителей мисс Адамсон, дабы не подвергать опасности дочь лучшего, по его мнению, пианиста современности. Однако другие зацепки отсутствовали, и наблюдения весьма энергичной, как успел заметить инспектор, мисс Адамсон, могли стать ключевыми в деле о пропавшей жемчужине. И к тому же никак нельзя было допустить разрыва дипломатических отношений между двумя державами. Времена, как предчувствовал инспектор Тревишем, предстояли непростые.

* * *

Пока инспектора Тревишема терзала растревоженная совесть, Оливия, словно терпеливая кошка у мышиной норы, караулила Эдди Пирса.

Она сидела на винтовой лестнице чёрного хода, находившейся между вторым и третьим этажами, и чутко прислушивалась к тому, не хлопнет ли дверь гримёрки и не послышатся ли энергичные шаги танцора и дробный перестук тросточки, без которой щеголеватый Эдди никуда не выходил.

«И воды набери, милочка! Побольше, чтобы всем хватило!» – со второго этажа, где были расположены гримёрные актрис, до Оливии донёсся напевный рокот Мамаши Бенни, а после звонкий голосок Эффи, прожурчавший нечто неразборчивое.

Долго ей ждать не пришлось. Эдди, как она уже успела заметить, старался придерживаться одного и того же распорядка дня.

Вообще, для артиста странствующей труппы он был на редкость бережлив, аккуратен и обстоятелен. Никогда не сдавал рубашки и прочую одежду в стирку, за всеми вещами ухаживал собственноручно (не всем везёт так, как Арчи, а платить прачкам – это ведь и разориться недолго). Что в комнате пансиона, что в гримёрной, всюду поддерживал образцовый порядок и терпеть не мог неряшливости. Даже к еде у него было совершенно особое отношение – Эдди где-то вычитал, что для сохранения тонуса мышц и здорового цвета лица необходимо питаться строго три раза в день и непременно горячей пищей.

Как и всегда, путь его лежал в чайную Биллингса, где цены отличались приятной умеренностью, а омлет готовили из свежих куриных яиц, а не из яичного порошка. По дороге молодой человек столкнулся с мисс Адамсон, зазевавшейся у перехода через оживлённую улицу.

– Прошу прощения, – с досадой извинился он, с неудовольствием осматривая ущерб, причинённый его безупречно чистым брюкам грязной лужей, в которую он угодил по милости неловкой мисс Адамсон.

– Что вы! Это я виновата, – беспечно отмахнулась она, но, опустив глаза, увидела состояние его брюк и сразу же непритворно опечалилась: – О, мистер Пирс, мне так жаль. Это как-то само собой вышло. Я с самого утра немного расстроена, и оттого такая невнимательная. Придумала! – воскликнула она радостно. – Я как раз собиралась выпить чашку чая и что-нибудь перекусить. Умоляю, составьте мне компанию, чтобы я могла загладить свою вину! Ну же, мистер Пирс! Я приглашаю вас. Тут рядом есть приятное местечко, чайная Биллингса, и там подают превосходные эклеры со сливочным кремом и шоколадной глазурью.

В чайную они вошли вместе и заняли последний свободный столик у окна. Как раз повалил крупный снег. Хлопья медленно кружились за стеклом, пленяя невесомостью и белизной перед тем, как превратиться в угольно-чёрную кашу, ненавидимую всеми лондонцами.

– Омлет, баранью отбивную и чай, – продиктовал Эдди Пирс, и девушка-официантка в восхищении уставилась на него, после чего не слишком любезно смерила Оливию оценивающим взглядом. Лохматый свитер посетительницы, как и её мешковатые брюки, резко контрастировали с её элегантно одетым спутником, похожим на кинозвезду.