Глава двенадцатая, в которой «Лицедеи Адамсона» предвкушают успех, а Оливия продолжает вести расследование, прерываясь лишь на устрицы и шампанское
Филипп ждал сестру на лестнице, ведущей к артистическим гримёрным. Он был напряжён, его осунувшееся лицо казалось смертельно уставшим.
– Ну? Что ты думаешь? – он не вынул рук из карманов, так и стоял, ссутулившись, на верхней ступеньке, нависая над сестрой, и явно не собирался пропускать её, пока она не скажет, что думает о пьесе.
Пауза затянулась, и Оливия нарушила её с нервным смешком:
– Знаешь, меня как будто почтовый фургон переехал. Не могу собрать себя воедино. Это было… Я никогда не видела, чтобы актёры так играли Шекспира. И ты был абсолютно прав: Имоджен – сокровище. Она делает на сцене что-то невероятное. Я думала, у меня сердце лопнет. И Лавиния… И Мардж Кингсли… И даже Эффи. И ты, Филипп – все вы создали нечто невероятное. И я уверена, публика непременно оценит пьесу по достоинству! Иначе и быть не может!
Лицо Филиппа наконец-то расслабилось. По-детски восторженно он обхватил сестру за плечи и, мимолётно прижав её к груди, отпустил и издал долгий вздох облегчения.
– Если бы ты знала, сколько… Но пойдём же скорее к остальным!
Взяв сестру за руку, он провёл её необычным путём – они миновали один поворот, затем второй, потом поднялись по деревянной лесенке и оказались в другом крыле. Оливия, покорно следуя за братом, поразилась тому, насколько же театр «Эксельсиор» огромен, хотя снаружи здание выглядит довольно скромно.
– Жаль было отвлекать людей от работы над декорациями, но я подумал, что неплохо было бы иметь дополнительное помещение, где артисты могут репетировать. И, представляешь, оказалось, что тут есть артистическое фойе. Правда пришлось вынести оттуда кучу старого хлама, – Филипп остановился у двустворчатых резных дверей и распахнул их перед сестрой.
Просторная комната с высоким потолком и двумя эдвардианскими каминами, облицованными мрамором, по-прежнему выглядела захламлённой. Её наполняли актёры, так и не переодевшиеся после генеральной репетиции. В костюмах елизаветинской эпохи, позвякивая бутафорским оружием, порой, не замечая того, окуная длинные перья, свисавшие со шляп и беретов, в бокалы с шампанским и шерри, они бродили между стен, украшенных ветхими театральными афишами, и гул их возбуждённых голосов сливался в нестройный хор.
И Оливии, и Филиппу тотчас вручили по фужеру с золотистым шампанским. Рафаил Смит, так и не снявший длинной ночной сорочки и тёплого колпака, провозгласил, поднимая сверкающий кубок из фольги, чуть помятый после вдохновенного монолога принца датского:
– За Лицедеев Адамсона! За их блистательное будущее! – и прибавил на латыни: – Totus mundus agit histrionem[13]!
Последнюю фразу повторил каждый, даже тот, кто латыни не знал вовсе.
Шампанское бросилось Оливии в голову, бледные ввалившиеся щёки Филиппа порозовели. Триумф витал в воздухе, смешиваясь с запахами артистического фойе, простоявшего запертым множество лет. С фотографий и афиш, развешанных по стенам, на артистов отрешённо взирали египетские жрецы и валькирии, шуты и римские воины, авионеры и миниатюрные танцовщицы в балетных пачках, силачи в полосатом трико, надменные арлекины и меланхоличные пьеро и пьеретты.
Застыв под картонным деревом, увешанным алебастровыми плодами, Марджори Кингсли наблюдала за Эдди Пирсом, изо всех сил делая вид, что увлечена разговором с Лавинией Бекхайм. Та, единственная из всех артистов сменившая сценический костюм на своё обычное платье, счастливо улыбалась и выглядела окрылённой.
– Мисс Бекхайм, – подойдя ближе, Оливия отважилась прервать её, – я восхищена вашей игрой! Мне никогда не доводилось видеть подобное! В вашем исполнении леди Ма…
Горячая ладошка Эффи Крамбл вдруг замкнула ей уста. Все, кто стоял рядом, умолкли, а лицо Лавинии Бекхайм так сильно побледнело, что грим приобрёл серый оттенок.
– Никогда, никогда не произносите название
Оливия, решившая было, что это розыгрыш, взглянула на присутствующих – у артистов на лицах был написан непритворный ужас и облегчение людей, избежавших катастрофы в последний момент. Лавиния Бекхайм совершенно неподобающим для благовоспитанной леди образом залпом прикончила шерри и сразу же протянула бокал за новой порцией.
В гримёрку Имоджен Прайс не проникал ни единый звук. За окном уже сгустились декабрьские сумерки, но она предпочла наблюдать, как они вползают в её убежище, и не стала разгонять их ярким светом верхних ламп.
ebooksa