После Дюнкерка не был ни на одной. Гарри вдруг почувствовал особую отстраненность, будто между ним и гостями приема выросла стеклянная стена. Поврежденное ухо почти не различало слов среди какофонии звуков.
Милагрос посмотрела на него серьезными глазами. Гарри повернулся к ней здоровым ухом.
— Я очень надеюсь, что Испания останется в стороне от войны в Европе, — сказала девушка. — А вы как думаете, сеньор?
— И я на это надеюсь.
Милагрос снова пристально вгляделась в него:
— Простите, что я спрашиваю, но вы военный? В моей семье уже много поколений все военные. Мы всегда замечаем, когда человек держится неуклюже, как ваш друг. Но вы держитесь как солдат.
— Это вы тонко подметили. Еще несколько месяцев назад я служил в армии.
— Папа служил в Марокко, когда я была маленькой. Ужасное место! Я так радовалась, когда мы вернулись домой. А потом началась Гражданская война. — Милагрос попыталась улыбнуться. — А вы, сеньор, вы долго пробыли в армии?
— Нет. Я пошел в армию, только когда началась война.
— Говорят, Лондон страшно бомбят.
— Да. Время трудное, — сказал Гарри, вспоминая, как падают бомбы.
— Это так печально. И я слышала, Лондон очень красивый. Там много музеев и художественных галерей.
— Да. Только картины из них увезли на время войны.
— У нас в Мадриде есть Прадо. Сейчас туда возвращают картины. Я их никогда не видела, нужно будет пойти.
Она улыбнулась Гарри, ободряюще, но немного смущенно, и он подумал: «Она хочет, чтобы я ее туда сводил».
Ему это польстило, но Милагрос была так юна, совсем ребенок.
— Что ж, я бы тоже хотел сходить, однако сейчас я очень занят…
— Это было бы мило. У нас есть телефон, можете позвонить моей маме, чтобы договориться…
Вернулись Каталина и Долорес в окружении нескольких курсантов. Милагрос нахмурилась.
— Милагрос, познакомься с Карлосом. У него уже есть медаль, он сражался с красными бандитами на севере…