— Доктор такой недовольный, — добавил Августин.
Берни повернул к нему голову, но тот смотрел в другую сторону.
— Будь осторожен, Пайпер, — тихо проговорил охранник. — Возможно, наступят лучшие времена. Пока больше ничего не могу сказать. Будь осторожен. Сиди тихо, чтоб тебя не наказали и не убили.
Берни стоял рядом со своим другом Винсенте, адвокатом. Его худое лицо, окруженное всклокоченными седыми волосами и спутанной бородой, выглядело усталым и больным. Он улыбнулся Берни и закашлялся, где-то глубоко в груди у него захлюпало. Винсенте с лета страдал какой-то легочной инфекцией, он то вроде бы поправлялся, то снова заболевал, тяжелее прежнего. Некоторые охранники позволяли ему выполнять работу полегче, а взамен он помогал им заполнять разные документы, но на этой неделе за узников, которых отряжали работать на карьере, отвечал сержант Рамирес, человек грубый и безжалостный, под его началом Винсенте весь день ворочал камни. И теперь, судя по виду, едва держался на ногах.
— Что с тобой случилось? — шепнул он Берни.
— Сюда приехал психиатр, он беседует с людьми, которые были в Сан-Педро. Сказал, что я асоциальный психопат.
Винсенте криво усмехнулся:
— Это доказывает то, что я всегда говорил: ты хороший человек, пусть и большевик. Когда кто-нибудь из этих людей объявит тебя нормальным, будешь беспокоиться. Ты пропустил ужин.
— Ничего, переживу, — сказал Берни.
Ему следовало хорошо выспаться, чтобы утром были силы для работы. Ужасный рис, которым кормили заключенных, явно сметали с пола вместе с песчаной пылью на каком-то складе в Валенсии, но, чтобы работать, нужно было съедать все.
Берни прокрутил в голове слова Августина. Они оставались загадкой. Лучшие времена? В Испании грядут политические перемены? Комендант рассказывал, что Франко встречался с Гитлером и скоро Испания вступит в войну, но они ничего не знали о том, что на самом деле происходит за оградой лагеря.
Аранда вышел из своего барака. В руке он держал стек, которым похлопывал себя по ноге. Комендант улыбался, и узники немного расслабились. Вскочив на платформу, он начал чистым резким голосом выкрикивать имена.
Перекличка заняла полчаса, заключенные, одеревенев, стояли навытяжку. Ближе к концу поверки в нескольких рядах от Берни кто-то упал. Стоявшие рядом нагнулись поднять беднягу.
— Оставьте его! — крикнул Аранда. — Смотреть вперед.
В конце комендант вскинул руку в фашистском приветствии и провозгласил:
– ¡Arriba España!
В первые дни заключения Берни в монастыре Сан-Педро многие узники отказывались отвечать, но, после того как нескольких застрелили, они покорились, и теперь прозвучал глухой нестройный ответ. Берни подсказал своим товарищам по несчастью английское слово, звучавшее похоже на «arriba», и многие в качестве отзыва говорили: «Grieve España» — «Печалься, Испания».
Заключенных распустили. Упавшего мужчину подняли и унесли в барак. Это был один из поляков. Он едва мог двигаться. За оградой из колючей проволоки стояла плохо различимая в сумерках фигура в длинном черном балахоне.
— Отец Эдуардо, — пробормотал Винсенте, — пришел за добычей.
Молодой священник вошел в лагерные ворота и направился к польскому бараку. Подол его длинной сутаны поднимал с земли маленькие пыльные вихри.