Зима в Мадриде

22
18
20
22
24
26
28
30

— Вам там было плохо?

— Я научился скрывать свои чувства. Эту науку там преподают хорошо. Когда я ушел оттуда и вернулся в Лондон, это было для меня… как освобождение.

— У вас совсем не осталось лондонского акцента.

— Да, это одна из тех вещей, которые Руквуд стирает навсегда. Если я теперь попытаюсь заговорить на кокни, это прозвучит глупо.

— Там у вас наверняка были друзья?

Барбара не могла представить его одиночкой.

— Да, Гарри, с которым мы приезжали сюда пять лет назад. Хороший парень, сердце у него на месте. Но теперь мы не общаемся, — печально добавил Берни. — Разошлись по разным мирам. — Он остановился и привалился спиной к стволу дерева. — Столько хороших людей вроде Гарри увлекаются буржуазной идеологией.

— Думаю, я в ваших глазах тоже буржуа, — заметила Барбара.

— Вы немного другая, — подмигнул он ей.

Ноябрь сменился декабрем, и со стороны горного хребта Гвадаррама стали приходить тучи с холодными дождями. Фашисты застряли в Каса-де-Кампо. Они пытались прорваться с севера, но там им тоже преградили путь. Обстрелы продолжались, но пик кризиса миновал. В небе появились русские истребители — быстрые монопланы с приплюснутыми носами, — и если немецкие самолеты приближались к городу, их быстро прогоняли. Иногда над Мадридом разыгрывались настоящие воздушные бои. Люди говорили, что русские взяли под контроль все и управляют Республикой из-за кулис. Правительственные чиновники вели себя все менее дружелюбно, а иногда бывали явно напуганы. Детей из сиротского дома за одну ночь перевели в государственный лагерь где-то за пределами Мадрида. С Красным Крестом по этому поводу не консультировались.

Берни приглашал Барбару на свидания. Половину вечеров она проводила с ним в кафе «Хихон» или в каком-нибудь баре в Сентро. По выходным они отправлялись на прогулку в парк, расположенный в восточной, безопасной части города, а иногда и в пригороды. Они оба были ироничны и много смеялись, обсуждая книги, политику и свое детство, в котором были одиноки каждый по-своему.

— Магазин моего отца — один из пяти у хозяина, — однажды сказал Берни.

Они сидели на низкой каменной ограде поля сразу за городской чертой и наслаждались редким погожим днем. Облака играли в догонялки, их тени носились по буроватой стерне. Трудно было поверить, что всего в нескольких милях отсюда проходит линия фронта.

— Мистер Уиллс живет в огромном доме в Ричмонде и платит моему отцу гроши. Знает, что другого места ему не найти, так как на него сильно повлияла война. Моя мать выполняет бóльшую часть работы на пару с молоденькой продавщицей.

— Думаю, если сравнивать, мне жилось гораздо лучше. У моего отца мастерская по ремонту велосипедов в Эрдингтоне. Дела там всегда шли хорошо.

На Барбару снова накатила печаль, как случалось всякий раз, стоило ей заговорить о своем детстве. Она почти никогда этого не делала, но вдруг разоткровенничалась с Берни:

— После рождения моей сестры папа ждал сына, чтобы тот продолжил семейное дело, а родилась я. И больше моя мать не могла иметь детей. — Барбара прикурила сигарету.

— Вы близки с сестрой? Мне всегда хотелось иметь сестру.

— Нет. — Барбара отвернулась. — Кэрол очень хороша собой и любит покрасоваться. Особенно передо мной. — Она глянула на Берни, и тот ободряюще улыбнулся. — Зато мне достались мозги, я отличалась умом и попала в гимназию.

Барбара закусила губу при воспоминаниях, вызванных этими словами, и снова посмотрела на Берни.