— «Хихону» опасность не грозит, кафе немного в стороне.
Женщина из милиции не старше восемнадцати подошла и одной рукой обняла Берни:
– ¡Compadre! ¡Salud!
Она прижала его к себе крепче и что-то прокричала своим товарищам по-испански, те засмеялись и отозвались громкими возгласами. Барбара ничего не поняла, но Берни покраснел.
— Нам нужно идти, — извиняющимся тоном произнес он.
Женщина насупилась. Здоровой рукой Берни взял за руку Барбару и повел ее сквозь толпу.
Снаружи, на Пуэрта-дель-Соль, он не отпустил ее. Сердце Барбары забилось чаще. Осеннее солнце озаряло красноватым закатным светом плакаты с портретами Ленина и Сталина. По площади с дребезгом проезжали трамваи.
— Вы поняли, что они говорили? — спросил Берни.
— Нет. Мой испанский пока не столь хорош.
— Может, это и к лучшему. Милиционеры довольно раскованны. — Он стыдливо хохотнул. — Как вы справляетесь с работой, если не знаете языка?
— О, у нас есть переводчики. И я постепенно учу испанский. Наша контора напоминает Вавилонскую башню. В основном работают французы и швейцарцы. Я говорю по-французски.
Они свернули на улицу Монтеро. Нищий калека протянул к ним руку из дверной ниши.
— Por solidaridad, — сказал он.
Берни дал ему монету в десять сантимов:
— Ради солидарности. — Он мрачно усмехнулся. — Это вместо «ради любви Господней». Когда мы победим, нищих больше не будет. Как и священников.
Они вышли на Гран-Виа, и вдруг над головой раздался громкий рокот. Люди замерли, стали смотреть вверх. Кто-то бросился бежать.
— Не поискать ли нам бомбоубежище? — спросила Барбара, нервно оглядевшись.
— Все в порядке, это самолет-разведчик. Пошли.
Кафе «Хихон», до войны логово богемных радикалов, было оформлено по новой моде, с мебелью и прочим в стиле ар-деко. Все стены в зеркалах. В баре полно офицеров.
— Хемингуэя нет, — с улыбкой сказала Барбара.