Вслед за тем над приставной лестницей показался человек – он будто вырос в проеме потерны, за ним – другой, потом еще десять… и еще…
Во тьме было видно, как сверкали эфесы их шпаг и рукоятки пистолетов.
– Давайте сюда! – говорил монах каждому из них. – Сюда!..
Вдруг с крепостной стены послышался крик:
– К оружию!
Ему вторил выстрел из мушкета.
Везде и всюду поднялся невообразимый гвалт – было ясно, что замок захвачен неприятелем.
Монах отпустил руку старухи, распрямился во весь рост, сорвал фальшивую бороду, скрывавшую часть его лица, развязал веревку, скинул с себя рясу и швырнул все это подальше.
– Товарищи, – громогласно крикнул он, – вперед!
Ошеломленная кабатчица простонала:
– Сжальтесь… именем Неба, пощадите!
Лжемонах повернулся к ней.
– Женщина, – молвил он, – возвращайтесь к себе и ничего не бойтесь. Вам не причинят зла – ни вам, ни вашему сыну, даю слово!
– Слово… но кто вы такой?
– Я капитан Лакюзон.
И Жан-Клод Прост кинулся вверх по ступеням, а кабатчица, изумляясь дерзкой и успешной вылазке горцев и храня верность стародавней своей привычке молниеносно откликаться на перемену событий, крикнула ему вдогонку:
– Да здравствует Лакюзон! Да здравствуют коники!..
XXVI. Заложник
Мы оставили кардинала со священником в замковой часовне в ту самую минуту, когда раздался третий свист и когда Маркиз, простерев сложенные руки к распятию, воскликнул: «Господи Боже мой! Ты воздаешь мне больше, чем я просил… Слава тебе! Слава!..»
– Что происходит? – прерывисто дыша, проговорил Ришелье. – Что там за странные крики?