Майлз пожал плечами. Уве спародировал его движение, нарочито и театрально.
– Ты можешь и лучше, Майлз, – сказал Томми.
– А это имеет значение?
– Конечно, имеет!
– Это был вынужденный шаг.
Уве закрыл рот рукой и сделал большие глаза.
Томми раздраженно покосился на него, потом снова обратился к Майлзу:
– Почему вынужденный?
– Рост.
– Чего?
– Рост, личностный рост. Я встретил любовь, – буркнул Майлз.
На лице Томми читалось отвращение. Уве у него за спиной разыгрывал невероятное удивление.
– Потом я чуть не погиб в автокатастрофе, – добавил Майлз. – Тогда ко мне пришло что-то вроде виде́ния.
Уве вовсю гримасничал: закрывал лицо как при аварии, изображал испуг, потом стал Иисусом на кресте.
Майлз большим пальцем левой руки показал на труп Линдгрена:
– А потом пришел он и все разрушил.
Уве сделал грустное клоунское лицо, прижав обе ладони к сердцу.
Томми раздражала пантомима, которую он видел боковым зрением.
– Хватит уже, Уве! – рявкул он.
Тот замер, как герой комиксов с преувеличенно печальным лицом; уголки его губ опустились, плечи поднялись. Он тяжелым шагом подошел к Линдгрену; походка его стала легче, спина прямее. Наконец Уве полностью выпрямился и спокойно встал около трупа.