Через год, 15 июля 1794 года, Екатерина Яковлевна тихо и кротко скончалась в своем новом доме на Фонтанке.
Какой-то скрытый недуг давно подтачивал ее здоровье… Врачи не могли поставить диагноз, терялись в догадках и предупреждали Державина, что надо готовиться к худшему. Но, когда это случилось, поэт был настолько сражен горем, что друзья всерьез опасались за его рассудок.
После похорон он велел наглухо закрыть все окна, запереть входные двери и никого не впускать… Он никого не хотел видеть и полностью погрузился в кромешный мрак отчаяния. Его тяготило чувство вины. Улетела душа, которая жила только им, только для него… А что он дал ей? Неустроенную жизнь в провинциальных городах, судебные тяжбы и вражду с начальством… И вот теперь, когда жизнь стала налаживаться, когда в доме появился достаток, а неприятности по службе остались позади, когда его дом стал местом встреч лучших людей Петербурга, она навеки ушла от него. Разум отказывался постичь случившееся. Пленира… где ты?
Шли дни, недели, а Державин не мог смириться с потерей и не понимал, зачем еще живет. Он почти ничего не ел, исхудал так, что стал похож на мумию, и целыми днями, пугая слуг, неслышно бродил по темным комнатам осиротевшего дома.
— Вы бы прилегли да поспали, барин, — однажды осмелился обратиться к нему лакей Петруша. — Глядишь, и полегчает… Не дело это — так себя изводить!
Державин послушался, опустился на диван, закрыл глаза и провалился в тяжелый сон, словно в могильную яму… А проснувшись, увидел, что из-под дверей столовой течет к нему белый туман и словно укутывает его. И почувствовал он, будто некий неизъяснимый дух ласкает его возле сердца. Он знал, что не спит и видит все это наяву, однако не мог пошевелиться. А нежность, изливавшаяся на него, смягчала боль, успокаивала мысли и душу… И он, расслабленный, снова забылся сном, на этот раз спокойным, целительным…
Около полудня он окончательно проснулся. Свежий ветерок, струящийся в распахнутые окна, шевелил раздвинутые шторы, солнечные блики бегали по стенам, щекотали глаза.
— Кто открыл окна?! — хмуро спросил он и услышал знакомый голос:
— Я, мой друг! Не серчай, здесь дышать нечем и темно, хоть глаз выколи…
Это был Василий Капнист, приехавший к нему из своего имения Обуховки, где жил последнее время с семьей.
— Да как ты ко мне попал?
— Очень просто: через дверь. Твой лакей возвращался из булочной и впустил меня.
Державин промолчал. Он вдруг ощутил голод и сам удивился, что обычные человеческие желания вернулись к нему. Словно угадав его мысли, Капнист мечтательно протянул:
— Свежие калачи Петруша принес… Между прочим, время обедать!
— Ты пришел напомнить мне об этом?
— И об этом тоже.
— А о чем еще? — насторожился Державин.
— Что отпуск твой кончается, я узнавал. Не забудь, завтра на службу! — Капнист присел рядом с ним на диван и положил руку на его плечо. Помедлив, спросил: — Ты-то как? Хочешь, завтра заеду за тобой, поедем вместе в Сенат.
Державин провел рукой по лицу и ответил тихо:
— Спасибо, сам доеду. Мне уже легче, Васенька. Ты ведь не знаешь: ко мне давеча жена приходила, утешала… И я понял, что нужно жить дальше, такова ее воля… — Он взглянул на испуганное лицо Капниста. — Ну, чего глаза таращишь? Радоваться надо! Говорю тебе, Пленира навестила меня. Простила, приласкала… и отпустила.