Меж тем жизнь Екатерины Алексеевны тоже была далеко не безмятежной. Если молодой фаворит еще терпел ее, делая вид, что любит, то отношения с сыном перешли в открытую вражду. Однажды она узнала, что Павел укрепляет свой Гатчинский дворец артиллерийскими батареями, и в смятении поделилась с Державиным:
— Вот до чего дожила, Гавриил Романович… Сын от матери войсками обороняется! Что ж мне теперь делать? Ставить пушки в Царском Селе?
Он потупил глаза, перебирая бумаги.
— Чего молчишь?! — вдруг взорвалась она. — С тобой государыня разговаривает!
— Потому и молчу, ваше величество, что не пристало мне, простому дворянину, судить наследника с императрицей.
Ее водянистые глаза превратились в льдинки. Несколько мгновений она холодно глядела на Державина, словно хотела заморозить его своим взглядом. Потом сказала негромко, но отчетливо:
— Gehweg![12]
В 1793 году Державина перевели на службу в Сенат. Чтобы слегка подсластить пилюлю, Екатерина Алексеевна пожаловала ему чин тайного советника, что по Табели о рангах соответствовало генеральскому чину, и наградила орденом Святого Владимира 2-й степени. Но все-таки он понимал, что это была почетная опала.
— Доволен, Гавриил Романович? — как-то мимоходом спросил его Зубов, одарив очаровательной улыбкой.
— Отчего же мне не быть довольным? Я начинал простым солдатом, а дослужился до генерала.
— Да уж лучше бы стихи писал! Больше бы имел и от Катерины, и от меня.
Державин усмехнулся и продекламировал:
Глава 15
"ПЛЕНИРА… ГДЕ ТЫ?"
Никто из придворных не пожалел о его уходе, кроме статс-секретаря Храповицкого, который при Державине два года бил баклуши, сваливая на него все самые сложные дела.
В Сенате Державин завоевал известность как самый педантичный блюститель закона. Князь Александр Вяземский, с которым он когда-то враждовал и ломал копья, к тому времени умер, и служба не доставляла никаких неприятностей. Доходы его выросли, и вскоре он построил собственный дом на Фонтанке: красивое трехэтажное здание, нарядное снаружи и уютное внутри. В нем часто собирались желанные гости. Именно о таком доме — веселом, полном друзей, всегда мечтала его Пленира.
Здесь Державин решил справить свои именины — ему исполнилось пятьдесят лет. Глядя, как легко порхает по просторным комнатам его обворожительная молодая жена, украшая стены цветочными гирляндами, он тихо улыбался, неслышно шепча про себя какие-то стихи.
Вечером стали собираться гости. Пришли Львовы и Капнисты с кучей детишек, писатели Карамзин и Дмитриев, а также сенатор Петр Лазарев, друг и сослуживец Державина, большой поклонник его творчества. Лазарев недавно овдовел и один воспитывал троих сыновей, будущих моряков…
Николаю Карамзину в ту пору было 27 лет. Его красивое умное лицо с тонкими аристократическими чертами, европейские манеры, а главное, живая, свободная речь, пересыпанная необычными новомодными словечками, представляющими собой кальку с иностранных слов, делали его неотразимым в глазах молодых людей, особенно дам. Они заслушивались его рассказами о путешествиях по Европе, называли "русским Стерном" и охотно повторяли придуманные им слова: "впечатление", "влияние", "трогательный", "влюбленность"..
В начале праздника, когда гости расселись за столом, Капнист, Львов и их жены-сестры, Александра и Мария, поднявшись, громко, в лад запели: "Гром победы, раздава-а-йся!.." И все присутствующие дружно подхватили: "Веселися, храбрый Росс!" Уже вся Россия, от мала до велика, знала эту патриотическую песнь. Она победно звучала по городам и весям, на парадах и народных торжествах.
ebooksa