— Кончай, Чир!
— Ну чего ты!
— Оставь, охота тебе вязаться! — Женька взял его за локоть и оттянул в сторону.
Витька постоял еще немного, но, увидев, что Чир снова поднял одежду, пошел к своей. Оделись быстро, без разговоров и потащились на выход, один за другим протиснулись в узкую дыру, придерживая рукой качающуюся на одном гвозде доску, а за забором растянулись вереницей, петляя тропинкой вдоль речки.
Тропинка выходила к мосту, но передние, не дойдя метров сорока, свернули влево, через свалку к аккуратному пригорку, зеленым чудом торчащему среди нагромождения сплющенных жестяных банок, ржавых проволочных мотков, разноцветных болотец краски, вытекшей из брошенных бачков. Чир с Женькой заняли самые удобные места, привалившись к чахлому топольку, торчавшему наверху; остальные рассыпались по склону. Витька сел в самом низу, рядом с фиолетовой, остро пахнувшей лужей. Фома примостился ровно посередине между ним и остальными. Те двое наверху уже дымили. Они брали себе по целой сигарете, а три пускали по кругу. Фома торопливо сделал пару затяжек и, по привычке не предлагая Витьке, собрался передавать дальше, по тот молча забрал окурок и, брезгливо, лишь кончиками губ касаясь размокшей бумаги, потянул в себя густой, едкий дым.
— Покури, Рыжий, покури! — крикнул Чир. — Авось полегчает!
Витька не отвечал. Он откинулся навзничь и лежал неподвижно; сладко кружилась голова и все: погибший мяч, парни и даже Чир, который — он знал наверняка — не отвяжется до самого вечера, все вдруг стало для него далеким и неважным, как вот эти тихо плывущие на солнце перистые облака.
— Ну, что будем делать?! — спросил Женька.
Промолчали. Женька повысил голос:
— Черти, вы хоть играть-то думаете?!
И опять ни словечка.
Здесь сидели две команды из одного двора — Спутник-1 и Спутник-2. В первую команду входили угловые — десять ребят из углового подъезда и Чир. Остальные составили вторую. На первенство они были заявлены по разным возрастным группам, и в общем, угловые и были постарше, но разделился двор на команды все-таки не по году рождения. Угловые еще до переезда сюда жили вместе, в маленьких двухэтажных домишках, не расставались и теперь, поселившись по двое, по трое на площадке, а то и в одной квартире. Они всегда держались заодно и не брали к себе чужаков. Команда у них и так вышла сильная, хотя, например, Витька играл едва ли не лучше любого из нападающих угловых и по возрасту вполне подходил для старшей группы. Но он переехал слишком поздно, причем зимой и, еще не успев показать себя на поле, поссорился с угловыми. Те делали во дворе что хотели, а остальные крутились рядом, радуясь, если их принимали в игру, и безропотно уходя, когда старшие желали остаться своей компанией. Витьке же не пристало быть на подхвате, слоняться вокруг да около и ждать, пока его позовут. Он примялся сколачивать компанию в противовес угловым, сошелся с Фомой, и вдвоем им удалось перетянуть к себе еще пять человек. Поначалу угловые к ним только присматривались (их в то время больше занимал только что появившийся во дворе Чир), но в одно воскресенье, в ответ на Женькино предложение пойти раскидать снег в «сетке» (спортплощадке в соседнем дворе) Витька заявил, что едет в Кавголово, и за ним потянулся длинный хвост лыжников. Тут-то угловые спохватились и в последний раз, перед тем как их прибрал к рукам Чир, выступили единым фронтом. Дело обошлось даже без стенки на стенку. Просто в ближайший выходной Фома, близнецы и Алик клюнули на приглашение ехать кататься на «джеках» (тогда они были только у старших), а когда вечером Витьку прихватили у гаражей, никого из своих рядом не оказалось.
С Фомой они потом помирились. Того, как оказалось, именно в это время тоже лупили — дома, за порванное пальто, но во дворе уже верховодил Чир. Тот приехал последним, никого не зная, но не прошло и месяца, как во дворе не осталось ни одного, кто решился бы ему перечить. Он был совсем не страшен с виду — не самый высокий, не самый широкий, с круглым, щекастым лицом — и, как выяснилось впоследствии, не самый сильный, не самый ловкий (боксом он начал заниматься гораздо позже), но наглости его хватило бы на десятерых. Он затеял драку в первый же день, едва успев выйти во двор, жестоко отлупив Салмана за безобидное вроде бы словцо, и, раз начав, дрался со всеми по очереди, пока весь двор не признал его верх. Закончив с одним, он намечал себе следующего противника и не отступал до тех пор, пока тот не признавал себя побежденным. Дольше всех продержался Муха, самый сильный и высокий во дворе, на голову выше Чира, но в конце концов сдался и он, хотя Чиру так и не удалось выиграть ни одной стычки. Они дрались ежедневно, а то и по два раза на день, и всякий раз Чир оказывался битым, но не отступал, а, едва оправившись, снова лез в драку по любому случайному поводу, и, когда наконец Муха без слова впустил его перед собой в очередь за билетами на киноутренник, все поняли, кто теперь главный. Конечно, угловые могли сообща просто-напросто заказать ему дорогу во двор, но брата его, Чира-старшего, знали и боялись окрестные улицы задолго до того, как он, не спеша переставляя ноги, пронес себя по двору.
Единственный, кто не испытал еще себя с Чиром, был Витька. Пока Чир воевал со двором, он держался в стороне, но не из страха (сам Витька считал себя четвертым по силе после Мухи, Чира и Женьки), а потому, что был ошеломлен предательством Фомы и отсиживался дома, мало интересуясь тем, что творится внизу. Когда же он вышел во двор, там все уже установилось. Чир сдружился с Женькой, а через него и с Мухой, и втроем они зажали двор в кулаке. Только с этой весны, когда двор разделился надвое, а Витьку выбрали капитаном второй команды, Чир стал поглядывать в его сторону, опасаясь, видимо, что тот попытается выйти из воли.
Сейчас Чир сидел вольно откинувшись и пускал кольца. Сивые баранки выплывали одна за другой и повисали, расплываясь в неподвижном вечернем воздухе. Ему не сиделось, тянуло на набережную, где в скверике наверняка уже сидела компания брата. Но уйти первым он не решался. С футболом кончалась его власть, и нужно было со всеми вместе ждать, пока Женька закончит. Сигарета жгла губы, он вытащил из мятой пачки новую, разломал надвое по надорванному месту и прикурил от окурка, с каждой минутой все больше озлобляясь против Рыжего.
— Так что же, — не унимался Женька, — так и разойдемся?! Вот раскатают в первой же игре всухую…
— У Арбуза есть шарик, — неожиданно сказал Фома. Все разом обернулись на голос.
— Да ну… Врешь! Зачем он ему?!
Фома, будто не слыша, продолжал перешнуровывать кеды.
— Чего молчишь?! — рявкнул сверху Чир. — Сам, что ли, видел?