Кумир

– Где твоя невеста, в чём она одета?

– Её здесь нет, – вымученно прохрипел Яша. Он хотел открыть глаза, но сильные, липкие, как клей, ладони закрыли ему веки.

– Моя панна рядом, – тогда стал отвечать он. – Одета по-диковинному. А обычно она в костюме ходит. Вежливостью красится да ишо строгостью причёсывается. И добротою прихорашивается.

– Как её зовут?

– Панна. Василиса бишь.

– Откуда привезут?

– З миру мертвых, – пересилив судорогу в горле, ответил Яша. Ладошки отнялись от его глаз, и он прозрел. Панна стояла перед ним. По пояс в воде. В отливах красного света костров и самоцветных бликах.

Яша чуть не задохнулся от волнения. Живот словно чем подпоясало, и стало ему совсем туго идти, и воздух вдыхать, и жизнь бытовать.

Он кинулся к ней. Припал к руке, обрызгался речной водой и смехом вилохвостых русалок. Его так и подмывало сказать что-нибудь, но вышло только полновесное «панна». И он, засыпанный и рекой, и солнцем, и огнём ослеплённый, и Василисой очарованный, плакал, раскаиваясь и горюя.

Его существо переполнилось до краёв и растворилось в маленькой скромной Василисе. Берегине.

– Мы свидимся на мосту, – прошептала она и поцеловала его хрустальными влажными губами в лоб.

Всё завращалось, и Яша стал раздуваться. Он словно бы увидел себя со стороны, беспомощного, окруженного змеями и змеёнышами. Его прислужниками. Его хитростями. Его спутанными отговорками.

И не сказать, что было то, да только Яшка обернулся ящером, какого и в краях тех не бывало. Спинка зеленая – малахитом вощёная. Обернулся ящером и был таков.

Встретились они под землей или на мосту звездном Калиновом – неизвестно, но ящеру всяко спокойней живётся да не лютуется.

Правду уж и не выманишь, да говорят, что нашли его тело в реке. А другие, что повесился он прямо у хатки той учителки.

Посолонь

Игорь Петрович Непокорнев.

Одним росчерком. Веско. Метко. Размашисто. Председатель поставил подпись на увольнительной. Сумерки ставили точку в дне за окном. В высоких зарослях жаворонок ставил концерт. Люда, бухгалтерша, ставила чайник за стенкой.

Игорь Петрович выглянул в окно, поправил очки. Предславы не было. Последние дни она стала неразрывным элементом пейзажа у сельсовета. Чутко и бесхитростно она пыталась разделить тоску Игоря Петровича. Вязала, читала, вглядывалась вдаль. И всё это делала, сидя на скамеечке у замызганного штакетника. Сейчас её не было, и тревога вновь принялась резать душу председателя.

Игорь Петрович словно потерялся. Он хезнул и чах на глазах, утрата и поражение обтёсывали боль изнутри, не давали спать спокойно и жить пристойно.