Особое место, которое занимает генерал Аквавива в историческом развитии духовности Общества, объясняется не только его столь значительным личным наследием, о котором мы только что рассказали. В неменьшей мере оно обусловлено двумя другими обстоятельствами, а именно тем, что в годы его правления появилась и группа святых, и группа великих писателей, которые завершат формирование особого облика этой духовности, ее положений и тенденций, определят, каким образом ее важнейшие особенности, которые Игнатий сообщил небольшой группе своих прямых последователей, будут находить выражение в жизни большого монашеского ордена[470].
Святые
Именно на время правления Аквавивы пришлась, по крайней мере, большей частью, монашеская жизнь св. Роберта Беллармина, который родился в 1542 г., вступил в Общество в 1560, а умер в 1621, св. Алоизия Гонзаги, иезуита с 1585 по 1591 г., св. Алонсо Родригеса, брата-коадъютора с 1571 по 1617 г., св. Бернардино Реалино, который вступил в Общество в 1564 г., а умер в 1616. Мы можем прибавить сюда имена двух преподобных, чья героическая добродетель уже засвидетельствована Церковью: преподобного Луиса де ла Пуэнте (1554–1574, †1624) и преподобного Хосе Анчьеты, апостола Бразилии (1534–1551, †1597). К числу же мучеников относятся: трое японских святых, распятых в Нагасаки в 1597 г.; бл. Рудольф Аквавива и его товарищи, погибшие в Сальсетте, в Индии, в 1583 г.; блаженные английские мученики Кемпион, погибший в 1581 г., Саутуэлл и Уолпол, умершие в 1595 г., Пейдж, погибший в 1601 г., и Огилви, умерший в 1615, если говорить лишь об основных; во Франции же – блаженные мученики из Обена, погибшие в 1593 г.
В очень пространном труде Беллармина[471] духовная часть, будучи несопоставима с частями, посвященными контроверзам и догме, между тем отнюдь не заслуживает пренебрежения и не осталась без влияния. Уже в его «Лувенских рассуждениях» нашлось место аскезе[472]. Его «Толкование на псалмы» написано специально для того, чтобы облегчить размышление о псалмах тем, кто должен читать их ежедневно в рамках литургии часов, и открывает путь Размышлениям о Псалмах, которые будут множиться в XVII в[473]. Между тем главную составляющую аскетического наследия святого учителя образуют пять небольших трактатов, плод дней сосредоточения в Сант-Андреа аль Квиринале в последние годы его жизни:
Аскетическое учение Беллармина очень традиционно, очень явственно вдохновлено Священным Писанием, Отцами Церкви, средневековыми учениями, очень насыщено любовью, той ясностью души, которая так хорошо отражена в его «Автобиографии»[476], той очаровательной добротой, которую не уставали превозносить все, кто был с ним дружен. Он был также человеком очень созерцательным, исполненным мысли о небесных благах и стремления к ним и глубокого переживания страданий этой жизни, в особенности страданий души. Влияние этого учения распространилось на всю Церковь благодаря многочисленным переизданиям и переводам этих небольших трудов. Также и внутри Общества, служа настоятелем и духовным отцом, он оказывал влияние на многих молодых монашествующих, среди которых и тот, рядом с которым он желал покоиться и покоится в церкви св. Игнатия в Риме: св. Алоизий Гонзага.
Кроме того, благодаря своему примеру, Беллармин стал наряду со своими современниками Суаресом и Лессием, также святыми монашествующими, идеальным примером иезуита-ученого, преподавателя и писателя. Канизий был человеком учения, но в той же мере, если не в большей, и человеком действия. Беллармин же, если не считать того краткого промежутка, когда он служил епископом Капуанским, всегда, и как простой монашествующий, и как кардинал, оставался человеком учения и подавал столь яркий пример неустанного усердия в труде, духа набожности, глубокой и трогательной духовной жизни вкупе с выдающимся научным умом, исследовательской честностью, беспристрастностью в полемике и споре, безусловной преданностью преподавательскому делу и доверенным его заботам ученикам, что представляет собой совершенное воплощение того, каким должен быть иезуит в этих делах, столь для него обычных.
Подобным же было и влияние Алоизия Гонзаги, к которому мы можем присоединить здесь и его соперника Иоанна Берхманса, хотя он состоял в Обществе уже в первые годы правления следующего генерала, Вителлески: они вдвоем вместе со св. Станиславом образуют ту тройку молодых святых[477], чей пример будет служить одновременно источником ободрения и образцом святости для молодых иезуитов в долгие годы формации. От Станислава у нас не осталось никаких сочинений. От Алоизия Гонзаги осталось несколько писем и кратких фрагментов духовного содержания, недавно объединенных в книгу[478]. Иоанн Берхманс оставил больше сочинений, и его духовные заметки достаточно пространны, чтобы позволить нам по-настоящему проникнуть в конкретную реальность его жизни, столь безраздельно посвященной служению Богу[479]. И все же даже он, как и двое других, оказал глубокое влияние на духовную жизнь иезуитов-схоластиков и стольких других молодых монашествующих, прежде всего тех, кто слышал рассказы об их примере. Жития Алоизия и Иоанна, написанные вскоре после их смерти о. Вирджилио Чепари, который близко знал обоих[480], были и остаются, с их бесчисленными переизданиями, переводами и переработками, основным средством этого влияния. Алоизий Гонзага был причислен к лику блаженных уже в 1605 г. и канонизирован в 1726; Станислав был причислен клику блаженных в 1670 г., а канонизирован вместе с Алоизием в 1726; Иоанн Берхманс будет причислен к лику блаженных только в 1865 г. и канонизирован в 1888, что объясняет бо́льшую популярность Алоизия. Но можно сказать, что, благодаря этим житиям Чепари, сразу после смерти Алоизия и Иоанна, а вместе с ними и Станислава, уже не отделяли друг от друга прочитавшие их и соперничавшие с ними молодые собратья. Гонзага – это непреклонное отречение от всех блестящих мирских сует, чистота, героически хранимая в такой развращенной среде, как дворы XVI столетия, дух покаяния и сосредоточения на Боге, в котором до вступления в орден он доходил до святых безумств, а потом просто и покорно подчинился послушанию, чтобы пасть жертвой любви, служа больным чумой в больнице
Итак, у послушников и схоластиков есть свой образец; у братьев-коадъюторов тоже есть свой конкретный пример святости в делах, которые они выполняют в лоне Общества. Это св. Алонсо Родригес, родившийся в Сеговии в 1533 г., ставший иезуитом в 1571 г. после смерти жены и детей и служивший привратником в коллегии на Мальоке с августа 1571 г. до своей смерти 31 октября 1618 г. Уже в следующем году его настоятель, о. Маримон, пишет его пространное жизнеописание, по-прежнему существующее лишь в рукописи, и начинается судебное расследование с целью его канонизации. В 1644 и 1652 г. появляются жития, написанные отцами Жаненом и Колином, и с тех пор Алонсо становится образцом, которому братья-коадъюторы Общества стараются подражать в молитве, в домашних делах и в своих скрытых делах благочестия.
Сама жизнь Алонсо превращает братьев в такую часть Общества, которая, несомненно, тесно связана с апостольским трудом всего объединения, но в то же время может больше предаваться молитве, быть более созерцательной составляющей ордена. Посему не следует удивляться, что Провидение Божие сделало св. Алонсо не только образцом святости, подобающей братьям-коадъюторам, но также и одним из величайших мистиков Общества и даже одним из важнейших мистических авторов[481]. После него осталась краткая автобиография, написанная им для настоятелей в 1604 г., а также рассказы о состоянии его души, которые он составлял с тех пор ежегодно или раз в два года с 1604 по 1617 год. У нас есть также несколько небольших трактатов: «О молитве» (I, 295–313; cf. III, 138–194), «Размышления о Страстях» (I, 314–396), «Объяснение молитвы “Отче наш”» (II, 7–102), «Единение и преображение души во Христе» (II, 103–211), «Игры Бога с душой» (II, 222–237). Оставшаяся часть тома II и весь том III занимает в издании его сочинений еще одна серия из 14 трактатов, посвященных соответственно трем путям – очищения, просвещения и единения, – но судя даже по разъяснениям издателя, о. Нонелля[482], представляется, что это расположение принадлежит не святому, но этому издателю, который, таким образом, по-своему объединил мысли и фрагменты, сохранившиеся без всякого порядка в его тетрадях. Поэтому, в особенности в связи с этой, последней частью, встает вопрос о том, что́ в этих тетрадях принадлежит Алонсо, а что представляет собой просто выдержки из чтений или заметки, сделанные во время проповеди.
Вопреки этой трудности, даже если ограничиться только теми частями, которые несомненно принадлежат лично ему, перед нами замечательное мистическое наследие. Содержащееся в нем учение одновременно «игнатианское и основанное на личном опыте»[483]. Неразделимость истинной молитвы, подлинной близости к Богу и самоотречения, мужественного умерщвления беспорядочных страстей; нежное благоговение перед Христом, его Страстями, Его святой Матерью; пламенное стремление трудиться, по крайней мере, посредством молитвы и покаяния, ради спасения душ и вящей славы Божией – вот черты подлинно игнатианские. Своему личному опыту он обязан, прежде всего, своими долгими признаниями о высочайших ступенях излиянного созерцательного единения с Богом: очень рано после его вступления в монашескую жизнь Бог, уже облагодетельствовавший его самыми необыкновенными дарами, провел его через очистительные испытания, которые готовят его к обильному потоку излиянных даров; последние будут лишь умножаться до самого конца его жизни. Его описания происходящих в нем явлений духовной жизни не обладают той точностью, которая восхищает в св. Терезе. Различные состояния плохо разграничены и описаны довольно туманно. Тем не менее, благодаря своей простоте и обилию примечаний, эти описания представляют собой важнейшее документальное свидетельство мистической жизни. К опыту самого Алонсо относится также его глубокое чувство собственного убожества и ничтожности, убежденность в том, что обретенные им дары были бы ничем, если бы не сопровождались мужественной борьбой с самим собой: для него не может быть никакого разделения между излиянными дарами и самой суровой аскезой.
Героический характер добродетелей о. Луиса де ла Пуэнте был провозглашен Климентом XIII в 1759 г. Менее десяти лет спустя изгнание испанских иезуитов, а затем упразднение Общества прервут это замечательное дело беатификации, которое так и не возобновилось. Тем не менее мы можем позволить себе остановиться здесь, в этом разделе о святых, на этом образцовом иезуите и духовном авторе. Он родился в 1554 г. в Вальядолиде и был братом двух доминиканцев. Некоторое время он изучал богословие у доминиканцев и иезуитов в своем родном городе, а затем, пораженный, как говорят, скромностью молодого преподавателя Франсиско Суареса, поступил в 1574 г. в новициат в Медина-дель-Кампо. С 1576 по 1578 г. он снова учится у Суареса. В 1579 г. в Вильягарсиа под руководством Бальтасара Альвареса он совершает третью пробацию, во время которой, в марте 1580 г., его рукополагают во священники. После
Первым изданным им сочинением, наиболее известным, выдержавшим более всего переизданий, переводов и переложений, стали «Размышления о тайнах нашей святой веры» в двух больших томах, предваренные важным введением, настоящим трактатом о молитве. Наряду с жизнеописанием Христа в хронологическом порядке он содержит размышления о великих истинах и о божественных совершенствах[485]. В 1612–1616 гг. выходят четыре тома «Трактата о христианском совершенстве для всех жизненных положений», где излагаются принципы совершенной жизни «для различных положений и занятий в трех обществах: мирском, церковном и монашеском»[486]. В 1614 г. вышло «Духовное руководство», трактат о молитве и самоумерщвлении. В 1615 г. было издано «Житие отца Бальтасара Альвареса», которое представляет собой не только биографию, но и пространное изложение духовного учения. Наконец, в 1622 г., одновременно в Кельне и Париже, появляются два инфолио
Чтение
Характерной для мысли ла Пуэнте представляется композиция его «Духовного руководства», которое в целом представляет собой сочетание трактата о близости к Богу, о божественных дарах и посещениях, о молитве и созерцании (трактаты 1–3) и трактата об аскезе, подчеркивающего связь этой близости к Богу с самоумерщвлением, борьбой, направленной на разрушение пороков и стяжание добродетелей, хранением сердца… каковые являются необходимыми условиями, без соблюдения которых эту близость нельзя ни обрести, ни тем более сохранить. Учению о молитве здесь, как и во введении к «Размышлениям», наряду со Священным Писанием служат источниками Отцы Церкви, св. Фома и схоластики, «Духовные упражнения» св. Игнатия, в которых он черпает вдохновение непрестанно. Между тем он не колеблясь дополняет учение Упражнений рассуждениями о духовных чувствах и созерцании, руководствуясь в этом письмом Аквавивы 1590 г.
Очень примечательна концепция большого труда о «Христианском совершенстве во всех жизненных положениях». Том первый посвящен «положению христианина» в целом, начиная с крещения и заканчивая смертью, и представляет его в основном с точки зрения участия в различных таинствах. Во втором томе исследуется сначала действие промысла Божия в распределении людей по разным положениям, или «обществам», в неравном распределении благ, естественных даров, особых призваний. Затем, рассмотрев искушения, общие для этих различных положений, автор переходит к рассуждению о «мирском обществе», то есть семейной жизни, совершенство которой он исследует, чтобы затем остановиться на особых ситуациях: пребывании на руководящих постах, супружеской жизни, вдовстве… Третий том посвящен пути евангельских советов, жизни в воздержании, жизни монашеской; четвертый – жизни церковной, положению священника, положению прелата. В то время, когда создавалась эта книга, не существовало, насколько мне известно, по крайней мере в современной духовной литературе, ни одной книги подобного масштаба, посвященной приложению общих принципов духовности к различным положениям христианской жизни. Этим объясняется большой успех, который снискал тогда этот пространный труд, сегодня незаслуженно забытый.
Не без оснований замечали, что, столкнувшись с каким-нибудь благочестивым переживанием, ла Регера всегда старался задаваться вопросом: «Насколько все это верно со строго богословской точки зрения?»[489]. При всей глубине и эмоциональности своего собственного благочестия он всегда остается преподавателем богословия, заботящимся о точности, ясности, вероучительной надежности. Это последнее достоинство вкупе с примечательной совокупностью других качеств и, прежде всего, его возвышенной личной святостью обеспечивают ему особое место даже в кругу блестящих духовных авторов, которые при Аквавиве представили в своих трудах всю совокупность аскетического и мистического учения Общества.
Ни св. Бернардино Реалино, ни преподобный Хосе Анчьета не оставили сколько-нибудь важных духовных сочинений, но поскольку один из них излучал кроткую доброту, близость к Богу и простоту, приводящие на память францисканские
Что до мучеников, столь многочисленных в эти двадцать пять лет правления Аквавивы в Японии, в Индии, в Англии, во Франции, – не говоря уже о тех, которые, отдав жизнь за веру в миссиях в Перу, в Мексике, в Африке, в Швеции или пав жертвами еретиков в Германии или Нидерландах, не были причислены к лику святых, – то они поддерживают в духовной жизни иезуитов живую мысль о том, что такая полная и высшая жертва собственной жизни ради служения Богу и душам есть обычное дело, итог, достойный их устремлений, ибо это есть величайшее доказательство любви. И часто именно перспектива подобного исхода служит причиной тому, что к генералу поступает от иезуитов все больше просьб отправить их в Индии, в Японию, в Англию, в Бразилию, а чуть позже – в Китай и Канаду, во все самые трудные и опасные миссии: в списке этих просьб, по-прежнему хранящихся толстыми пачками в архивах Общества, мы не без волнения читаем имена великих богословов, писателей, ученых, ораторов, которым было отказано в этой милости, каковой они так пылко просили, и которые никоим образом не повинны в том, что ее не обрели. Суарес и ла Регере тоже были в их числе, а позже мы увидим, как Альварес де Пас пошлет из Перу в Европу свой великий трактат о духовности.
Духовные авторы
Насколько духовные книги, в особенности трактаты, публикуемые иезуитами, были, как мы видели, редки и кратки в первый период, настолько же при генерале Аквавиве они становятся многочисленными и значительными. Кроме того – и это повышает важность данного явления – в это же время почти одновременно возникает целый ряд общих трактатов, каждый из которых охватывал всю духовную жизнь в целом, представляя ее с явно вероучительной точки зрения, а не просто в виде череды практических советов.
ebooksa