Таково было мнение Перса насчет господ Дебьена и Полиньи. Я спросил его об их преемниках – меня удивило, что в «Воспоминаниях директора» господин Моншармен, так подробно излагая все, что связано с П. О., в первой части, ничего или почти ничего не сказал о нем во второй. На что Перс, знавший эти «Воспоминания» так, будто сам написал их, заметил мне, что объяснение этому можно найти, если как следует поразмыслить над строками, которые Моншармен посвятил Призраку во второй части. Вот эти строки, представляющие для нас наибольший интерес, так как здесь весьма ясно изложена известная нам история с двадцатью тысячами франков:
«По поводу П. О. – в начале „Воспоминаний“ я привел некоторые странные и фантастические версии, связанные с ним, – я добавлю только одно: мистификатор очень благородным жестом вознаградил нас за все неприятности, причиненные мне и моему уважаемому коллеге. Должно быть, он решил, что есть предел всякой шутке, особенно когда цена ей столь велика и к делу привлекают комиссара полиции; и вот через несколько дней после исчезновения Кристины Даэ, в ту самую минуту, когда мы назначили в нашем кабинете встречу господину Мифруа, чтобы рассказать ему обо всем, мы нашли на письменном столе господина Ришара в красивом конверте, на котором красными чернилами было написано: „От П. О.“, ту солидную сумму денег, которая перед этим была так ловко, почти играючи, вытянута из директорской кассы. Ришар тотчас предложил покончить с этим делом и забыть о нем. Я согласился с мнением Ришара, ибо, как говорится, „хорошо то, что хорошо кончается“. Не правда ли, мой дорогой П. О.?»
Очевидно, Моншармен, особенно после того, как деньги были возвращены, продолжал считать, что он какое-то время был игрушкой буйного воображения Ришара, а Ришар, со своей стороны, не переставал думать, что Моншармен в отместку за какие-то проделки выдумал историю с П. О.
Это был подходящий повод спросить у Перса, каким способом Призрак забрал двадцать тысяч франков из кармана Ришара, несмотря на английскую булавку. Тот ответил, что не вникал в эту незначительную деталь, но что, если бы я собственноручно обследовал то место в кабинете директоров, я бы, конечно, нашел ключ к разгадке прямо в директорском бюро, и напомнил, что Эрика не зря называли «любителем люков». Я обещал Персу, как только выкрою время, провести тщательное расследование этого случая. Читателю же хочу сразу сообщить, что результаты моего расследования оказались в высшей степени удовлетворительными. Я и не надеялся найти столько неопровержимых доказательств реальности феноменальных деяний, многих событий и фактов из жизни Призрака.
Да будет вам известно, что бумаги Перса, письма Кристины Даэ, записи, которые я сделал со слов бывших сотрудников Ришара и Моншармена, малышки Мэг (неподражаемая мадам Жири, увы, уже скончалась) и Сорелли, живущей ныне на покое в Лувесьене, – одним словом, все, что доказывает существование Призрака, все, что я собираюсь сдать в архивы Оперы, подтверждается несколькими важными открытиями, которыми я некоторым образом могу гордиться.
Однако я так и не смог побывать в доме на озере, поскольку Эрик окончательно уничтожил все тайные проходы к нему (хотя я уверен, что туда несложно проникнуть, если откачать из озера воду, что я неоднократно просил сделать руководство Академии изящных искусств)[17]; правда, я все-таки нашел тайный ход коммунаров – мрачный коридор с обветшавшими, а кое-где и разрушенными дощатыми стенами и потолком, я даже отыскал люк, через который Перс и Рауль попали в подземелья театра. В каземате коммунаров я нашел множество инициалов, нацарапанных на стенах заключенными, и среди этих инициалов были буквы «Р. Ш.». Не могло ли это означать «Рауль де Шаньи»?! И сегодня буквы еще хорошо видны. Разумеется, на этом я не остановился. На первом и третьем подземных этажах я нашел два люка с вращающейся крышкой, неизвестные рабочим сцены в Опере, где используются только люки с горизонтальным скольжением.
Наконец, с полным знанием дела я могу посоветовать читателю: пойдите в Оперу, попросите позволения спокойно походить там в одиночестве, без назойливого чичероне, войдите в ложу № 5 и постучите по огромной колонне, которая отделяет ложу от авансцены; постучите по ней тросточкой или просто кулаком, послушайте звук на уровне человеческого роста, и вы убедитесь, что колонна полая! А после стоит ли удивляться, что в ней мог находиться голос Призрака или он сам – там внутри хватит места для двоих. Не удивляйтесь, что в связи со странными явлениями в ложе № 5 никто не обратил внимания на эту колонну, не забудьте, что с виду она сделана из цельного куска мрамора и что голос, шедший изнутри, казалось, раздавался с противоположной стороны (ведь голос призрака-чревовещателя доносился оттуда, откуда хотел он сам). Колонна обработана и украшена скульптурой и орнаментом, вышедшими из-под руки подлинного художника. Я не теряю надежды найти когда-нибудь элемент скульптурного убранства, который можно было по желанию опускать и поднимать, что позволяло Призраку Оперы передавать матушке Жири записки и мелкие подарки. Конечно, то, что я увидел, почувствовал и потрогал, – всего лишь частица из созданного столь необычным и блестяще одаренным человеком, как Эрик, в таком громадном загадочном сооружении, как Опера, но я отдал бы все находки за одну, которую мне посчастливилось обнаружить в кабинете дирекции, в нескольких сантиметрах от кресла: люк размером в одну плашку паркета, куда пройдет разве что рука человека; этот люк открывается, как крышка шкатулки, и я живо представил, как из него высовывается рука и ловко орудует в заднем кармане вечернего фрака директора…
Именно таким образом исчезли двадцать тысяч франков! Благодаря тому же ухищрению они вернулись обратно.
Когда я, с вполне объяснимым волнением, рассказал об этом Персу, заметив, что Эрик, скорее всего, просто развлекался со своим перечнем обязанностей, раз он вернул всю сумму, Перс ответил:
– Не стоит заблуждаться. Эрик нуждался в деньгах. Поставив себя вне общества, он не особенно церемонился с людьми и постоянно пользовался необычайной ловкостью и изобретательностью, которыми одарила его природа в качестве компенсации за ужасное уродство; пользовался ими для того, чтобы эксплуатировать людей, причем делал это с неподражаемым артистическим блеском, тем более что эта артистичность всегда окупалась. Если он вернул сорок тысяч франков Ришару и Моншармену по собственному почину, так только потому, что к тому времени он в них не нуждался. Он отказался от женитьбы на Кристине Даэ. Он отказался от всего земного.
По словам Перса, Эрик был родом из маленького городка в окрестностях Руана. Он был сыном строителя-подрядчика. Он рано покинул родные края, где его уродство внушало отвращение и ужас даже отцу и матери, некоторое время он появлялся на ярмарках, где хозяин демонстрировал его как «живой скелет». Одна ярмарка за другой – так он прошел всю Европу и завершил свое необычное обучение артиста и фокусника у того источника, который и питал когда-то искусство магии, – среди цыган. Целый период жизни Эрика остался в тени. Позднее его видели на ярмарке в Нижнем Новгороде, где уже гремела его жуткая слава. К тому времени он овладел искусством пения, как никто в мире; он занимался чревовещанием и жонглированием, о его мастерстве долго еще рассказывали в караванах, возвращавшихся в Азию. Таким образом слухи и легенды о нем достигли стен дворца Мазендерана, где томилась от скуки маленькая султанша, фаворитка шахиншаха. Купец, торговавший мехами, который направлялся в Самарканд из Нижнего Новгорода, рассказал о чудесах, увиденных им в балагане Эрика. Торговца привели во дворец, «дарога», начальник полиции Мазендерана, допросил его. Потом «дарога» был отправлен на поиски Эрика. Он привез его в Персию, и в течение многих месяцев Эрик, как говорят в Европе, заправлял там погодой. Он совершил немало страшных преступлений, так как не ведал понятий добра и зла; он был замешан в нескольких громких политических убийствах, так же хладнокровно, с той же дьявольской изобретательностью, как он умертвил эмира Афганистана, воевавшего с империей. Он вошел в доверие к шахиншаху. Именно на этот период его жизни приходятся «сладостные ночи Мазендерана», о которых идет речь в рассказе Перса. Поскольку Эрику был присущ совершенно оригинальный подход и к архитектуре, он спроектировал дворец так же, как фокусник придумывает себе шкатулку с секретами. Шахиншах поручил ему построить небывалый дворец. Эрик справился с этим; говорят, искусство Эрика оказалось настолько удивительным, что его величество мог прогуливаться по дворцу, оставаясь незамеченным, мог исчезать и появляться так, что никто не мог понять, как это происходит. Шахиншах, заполучив такую игрушку, приказал было выколоть Эрику его золотистые глаза – точно так же поступил один царь с гениальным создателем храма на Красной площади в Москве. Но, подумав, решил, что, даже слепой, Эрик может построить для другого государя подобный дворец и, пока Эрик жив, кто-нибудь может завладеть его секретом. Смерть Эрика была предрешена, с ним вместе и смерть всех рабочих, которые трудились под его началом. Привести ужасный приговор в исполнение поручили «дароге» Мазендарана. Когда-то Эрик оказал ему не одну услугу, к тому же изрядно смешил его, поэтому Перс спас его и дал ему возможность бежать, но едва не поплатился головой за такое благородство. К счастью для Перса, на берегу Каспийского моря был найден труп, наполовину исклеванный чайками, который удалось выдать за тело Эрика, переодев в одежду последнего. И все-таки «дарога» утратил благоволение: поплатился потерей имущества и высылкой из страны, хотя персидская казна продолжала выплачивать «дароге», кстати происходившему из царского рода, небольшую пенсию в несколько сот франков в месяц, вот почему он решил доживать остаток дней в Париже.
Что касается Эрика, он уехал в Малую Азию, потом в Константинополь, где поступил на службу к султану. Я поясню, какого рода услуги оказывал Эрик своему государю: достаточно сказать, что он соорудил знаменитые ловушки, тайные комнаты и волшебные сундуки, которые нашли в Юлдуз-Киоске после последней турецкой революции. Только с его воображением можно было сделать куклы-автоматы, одетые в монаршую одежду, настолько похожие, что их принимали за главу правоверных и думали, что их повелитель находится в одном месте, между тем как он сам в это время отдыхал в другом[18].
Разумеется, ему пришлось оставить службу у султана по тем же причинам, по которым ему пришлось бежать из Персии: он слишком много знал. Тогда, устав от своей полной приключений, преступлений и ужасов жизни, он захотел сделаться таким же, как все люди. И он стал подрядчиком, обычным строителем, который строит обычные дома из обычного кирпича. Он выполнил кое-какие работы для фундамента Оперы. Масштабы строительства, громадные подземелья театра поразили его воображение, и его артистическая натура, склонность к фантазии и магии взяли верх. И, кроме того, ведь он был уродлив по-прежнему, Эрик грезил о тайном подземном убежище, где можно будет надежно скрыться от людских глаз.
Известно, что произошло дальше. Цепочка невероятных и вместе с тем реально свершившихся событий и приключений. Бедный, несчастный Эрик! Стоит ли жалеть его? Надо ли его проклинать? Он хотел лишь одного – жить как все люди. Но он был слишком безобразен. Ему приходилось скрывать свой дар или пускаться на различные трюки, а ведь родись он с обычным лицом, он мог бы стать одним из самых благородных представителей рода человеческого! Его сердце было способно объять целую империю, а в итоге довольствовалось подвальным склепом. Конечно же, Призрак Оперы достоин жалости.
Несмотря на все его преступления, я молился о том, чтобы Бог сжалился над ним. Почему Бог сотворил такое уродливое существо, как он?
Я был убежден, убежден абсолютно, помолившись над останками, найденными в том самом месте, где закапывали на память потомкам фонографические записи «живых голосов», что это – его скелет. Я опознал его не по уродливому черепу: все давно умершие одинаково уродливы, а по золотому кольцу на пальце, которое Кристина Даэ надела ему перед погребением, как и обещала.
Скелет нашли возле фонтанчика, там, где Ангел Музыки держал в своих дрожащих руках лишившуюся чувств Кристину Даэ, когда он впервые завлек ее в подземелья театра.
Как теперь поступят с этим скелетом?
Нельзя же бросить его в общую могилу! Я считаю, что место скелета Призрака Оперы – в архивах Национальной академии музыки, ведь это необычный скелет.
ebooksa