Я не удержался и снова осведомился:
– Что вас так напугало? Разве Ларсан не мертв?
Нервно стиснув мою руку, Рультабийль повторил:
– Говорю же вам, что его смерть страшит меня сильнее, чем его жизнь!
С этими словами он постучал в дверь Квадратной башни, к которой мы как раз подошли. Я поинтересовался, не хочет ли он поговорить с матерью с глазу на глаз. Однако, к моему великому удивлению, он ответил, что сейчас ни за что на свете ему нельзя оставаться одному, иначе, как он выразился, «круг не замкнется», после чего мрачно добавил:
– А может, это никогда и не случится?
Нам всё не открывали, и Рультабийль постучал снова; наконец дверь распахнулась, и в ней показалось осунувшееся лицо Бернье. Увидев нас, он страшно рассердился:
– Что вам надо? Чего вам еще? Говорите тише, хозяйка в гостиной Старого Боба. А старик так и не вернулся.
– Впустите нас, Бернье, – приказал Рультабийль и толкнул дверь.
– Только не говорите хозяйке…
– Да нет же, нет!
Мы вошли в прихожую. Там стоял почти полный мрак.
– А что делает госпожа в гостиной Старого Боба? – шепотом спросил Рультабийль.
– Ждет… Ждет возвращения господина Дарзака. Войти в комнату она не смеет. Я тоже.
– Ладно, Бернье, возвращайтесь к себе в привратницкую и ждите, когда я вас позову, – приказал Рультабийль.
Журналист отворил дверь в гостиную Старого Боба. Мы увидели даму в черном, точнее, лишь ее силуэт, потому что в комнату только начали пробиваться первые лучи нового дня. Матильда стояла, прислонившись к стене у окна, выходившего во двор. При нашем появлении она не пошевелилась, но почти сразу заговорила настолько изменившимся голосом, что я его даже не узнал:
– Зачем вы пришли? Я видела, как вы шли по двору. Со двора вы не выходили. Вам все известно. Чего вы хотите? – И с бесконечным страданием в голосе добавила: – Вы же поклялись ничего не видеть.
Рультабийль подошел к даме в черном и с почтением взял ее за руку.
– Пойдемте, матушка, – сказал он, и эти простые слова прозвучали мягко и в то же время настойчиво. – Пойдемте же, пойдемте!
И он увлек ее за собой. Она не сопротивлялась. Едва он взял ее за руку, как мне показалось, что она готова повиноваться ему во всем. Однако, когда он подвел ее к двери роковой комнаты, она попятилась и простонала: