— Возраст моего коллеги зависит от времени года, — пояснил Мазетти, заметив недоумение монаха. — Весной он безусый юноша, летом — зрелый мужчина, осенью — пожилой человек, зимой — дряхлый старец. А в Злой День крепко засыпает и откатывается назад, встречая новую весну мальчишкой.
— И хорошо еще, что не младенцем, — улыбнулся Медариэн. — Я начинаю с тринадцатилетнего возраста и взрослею на год за каждые пять дней.
— Это и впрямь удивительно, — сказал Массено. — Воистину нет пределов возможностям волшебства.
— Это не совсем волшебство… но давайте обсудим это как-нибудь в другой раз. Сейчас у нас есть более важные темы для разговора.
— Да. Антикатисто.
— Антикатисто, — согласился Медариэн. — Мэтр Мазетти рассказал мне о том, что вы рассказали ему…
— Это все правда, — поспешил заверить Массено.
— Я не сомневаюсь в ваших словах, — поднял ладонь Медариэн. — Вы, несомненно, видели элементаля Тьмы — вчера я побывал на озере Гвиг и изучил проведенный там ритуал. Там действительно призвали… нечто. Нет полной уверенности, что это был именно Антикатисто — в конце концов, у него нет монополии на Тьму, — но это возможно.
— Здесь я не согласен с вами, коллега, — мотнул головой Мазетти. — Элементали Тьмы — создания чрезвычайно редкие, но не уникальные. Тот магиоз, у которого вы отняли Черный Криабал, тоже пытался их создавать. И даже создал несколько, если верить его записям.
— Да, сейчас я корю себя за то, что позволил ему уйти, — вздохнул Медариэн. — То был чрезвычайно вредоносный безумец, но сам по себе он был почти безобиден, и я полагал, что вырвал ему зубы, отобрав Черный Криабал…
— Насколько понял я, это действительно было так, — заговорил Массено. — Последние десять лет жизни он провел в печальном уединении, не в силах навредить никому, кроме самого себя. Однако мне немного удивительно, отчего вы не прекратили его скорбное существование или хотя бы не передали Кустодиану.
— Я не убиваю, — мотнул головой Медариэн. — Никого. Никогда. Это мой принцип, святой отец, и я не нарушу его. Что же до Кустодиана… я не во всем согласен с проводимой ими политикой. У нас есть определенные расхождения во взглядах на то, что верно, а что неверно.
Массено наклонил голову, никак не комментируя слов Медариэна. Устами Ктавы, святых и пророков Двадцать Шесть учат неизменно мудрым и добрым вещам, но среди Двадцати Шести нет одинаковых. Их заповеди не противоречат друг другу, но дают достаточно широкий простор для действий и помыслов.
Беспредельное всепрощение и милосердие даже по отношению к явному злу проповедует лишь благой Медеор. Остальные боги не так великодушны. Алемир учит справедливому воздаянию за преступления, Космодан велит подчиняться установлениям властей, а Кобалия говорит, что нет свершения благородней мести.
Массено же служит Соларе. Светлая Госпожа неописуемо добра, но лишь к тем, кто заслуживает доброты. Изгнавшие ее из своего сердца не вызывают у нее жалости. Нечисть, черные колдуны и те, чья душа темнее ночи, должны быть истреблены — и именно для того Лучезарная призвала к службе Озаряющих Мрак.
Мазетти окинул монаха ироничным взглядом. Он, разумеется, услышал его мысли.
— Что ж, без Черного Криабала он при всем желании не мог натворить подлинно страшных дел, — все же сказал Массено. — Не будет ли, к слову, с моей стороны неучтивым спросить, что вы сделали с этим гримуаром, мэтр? Он все еще у вас?
— Разумеется, нет, — мотнул головой Медариэн. — Черный Криабал слишком опасен. Я пытался уничтожить его, но моих скромных сил оказалось недостаточно. Даже чтобы просто вырвать из него страницу, пришлось бы заплатить дороже, чем я был готов.
— В таком случае смею предположить, что вы где-то надежно его скрыли?
— Да. Настолько надежно, насколько это вообще возможно. Еще десять лет назад я переправил его в другой мир — туда, где нет волшебства и никто не понимает парифатского языка. Даже если его вдруг случайно отыщут, то просто не смогут прочесть. Никто там не поймет, что это вообще такое, и не сможет воспользоваться его силой.