— Странно то, что впервые мы услышали о нем только в восемьсот семьдесят девятом. Ровно тридцать лет спустя. Получается, что после рождения он в течение целых тридцати лет оставался незамеченным. Не давал о себе знать. Для высшего элементаля Тьмы подобное нехарактерно.
— Вы не могли ошибиться в датировке? — спросил монах.
— Не настолько. Даже если допустить, что мы с коллегой оба обсчитались, неверно расшифровали данные — это изменит результат на два-три года, не больше. Допустить более грубую ошибку могли бы студенты или волшебники-любители, но для нас…
— Для нас это было бы позорно, святой отец, — добавил Медариэн. — Как для вас — неверно процитировать Великую Молитву.
— Что ж, примем за аксиому, что вы не ошибаетесь, — согласился Массено. — Но что это в таком случае означает?
— То, что первые тридцать лет Антикатисто никого не беспокоил. Но почему?
— А ради чего он вообще превратил себя в… такое?
— Мы не уверены на сто процентов, — сказал Мазетти. — Возможно, просто ради эксперимента. Вы удивитесь, как часто волшебники творят безумнейшие вещи, просто чтобы посмотреть, что из этого выйдет…
— К сожалению, не удивлюсь, — печально возразил Массено. — Я бывал такому свидетелем.
— Но лично мне все же кажется, что причиной было другое, — продолжил Мазетти. — Я был знаком с Токхабаяжем до того, как тот превратился в ходячий кошмар. Не слишком близко, мы не были друзьями, но общаться нам случалось не раз. Он был не из тех, что все время ищут новых применений волшебству. Напротив — это был на редкость разумный и здравомыслящий человек. Немногие мыслили столь же рационально, что и он.
— И что же тогда заставило его пойти на такое?
— Я могу ошибаться. Возможно, под конец жизни он все-таки сошел с ума. Ему было четыреста лет — а это огромный срок для волшебника-человека. Даже если он лауреат премии Бриара. Последние полвека он провел уединенно, почти ни с кем не общаясь… и за это время его рассудок мог повредиться.
— Такое бывает, — согласился Медариэн.
— Бывает. Но лично мне все же кажется, что он стремился к тому же, к чему стремится если не каждый, то, во всяком случае, очень многие волшебники. К бессмертию. В наших беседах Токхабаяж пару раз обмолвился, что среди всех известных в Мистерии способов продлить жизнь нет ни одного действительно надежного. Они все… не окончательны. Все имеют какие-то изъяны и недостатки. Возможно, именно в поисках нового, действительно надежного способа он и стал высшим элементалем.
— Я не так уж много знаю о элементалях, — задумчиво произнес Массено. — Но даже мне известно, что бессмертие — это не совсем про них.
— И здесь вы тоже правы, святой отец. Может показаться, что Токхабаяж допустил грубейшую ошибку. Забыл о таком очевидном каждому школяру факте, что элементали вовсе не бессмертны.
— Не бессмертны?.. — усмехнулся Медариэн. — Да их даже долгожителями-то не назовешь. Элементаль — это живая стихия, воплощенное буйство природы. Долго ли живет смерч или цунами? Продолжителен ли век снежной лавины или лесного пожара? Большинство из них легко рождаются, яро живут и скоро умирают.
— Большинство… однако не все, — напомнил Массено.
— Не все, верно, — согласился Мазетти. — Среди элементалей есть и устойчивые, способные протянуть века, даже тысячелетия, но это редкие исключения из правила. И даже таким исключениям все равно нужна постоянная подпитка. Постоянно нужно пополнять себя тем веществом, из которого он состоит. Это легко, если вокруг такого вещества много. Земляные или воздушные элементали не испытывают затруднений. Да и огненные могут худо-бедно перебиться, особенно поселившись где-нибудь в жерле вулкана. Но что делать кому-то вроде Антикатисто? Что делать элементалю Тьмы?
— То есть бессмертия он таким образом не получил?