— Дура ты!
Кивает и на глазах слезы, он понимает, что ей больно и уже вслух громыхает матами, хватая сотовый и оглушая начальника безопасности:
— Где, сука, мать твою, врач или ты хочешь, чтоб я скормил твои яйца кошке?
Снова склоняется над ней, всматриваясь в затуманенные болью светлые глаза. Каждый, кто виновен в ее боли понесет наказание. Самое страшное. Настолько жуткое, что этот дом содрогнется и захлебнется кровью.
— Сейчас врач придет, потерпи… Ангаахай.
— Терплю, — кивает и тонкие пальцы ищут его руку, находят и сплетаются с его пальцами. — ты ведь не убьешь ее?
Всматривается задумчивым взглядом в ее глаза, отыскивая в них намек на хитрость, намек на скрытую манипуляцию… но их нет или он настолько ослеп и оглох, что просто не видит. Она ведь не может быть такой… таких не бывает. Такие, как он, таких не заслужили.
Врач вошел в спальню вместе с Тимуром, и Хан тут же повернулся к невысокому человеку с густой седой шевелюрой и чисто выбритым миловидным лицом.
— Сделаешь ей больно — я сделаю больно тебе.
Врач никак не прокомментировал эту угрозу и обошел Хана, чтобы склониться над девушкой, осмотрел раны.
— Промыть и зашить. Нужна вакцина от столбняка, антибиотики.
Повернулся к Хану.
— Животное привито?
Тот кивнул, глядя на врача исподлобья.
— Вы можете выйти.
— Нет! — вскрикнула и умоляюще посмотрела на Хана, — Не уходи. Я… я уколов боюсь… и иголок. Вы будете меня зашивать, да?
Он бы засмеялся если бы внутри все не содрогалось и его не пожирало неизведанное ощущение зарождающегося апокалипсиса. Эта маленькая птичка спасла его дочь от смертоносной тигрицы… и спасла эту тигрицу от пули. Девочка Киара… слишком дорогая, чтобы выстрелить и размозжить ей голову… после всего, что она пережила. Но он собирался это сделать… Она посмела тронуть ЕГО женщину.
— Я уколю обезболивающее прежде, чем зашивать.
— У меня аллергия на анестезию.
— Значит придется терпеть.