Вскоре дверь открылась, и внутрь вкатилась тележка с едой. Толкала ее довольно хорошенькая молодая женщина в тонкой алой тунике и очень короткой юбке в цветовой гамме топаза. Туника имела сзади разрез, из которого торчал хвост. Она одновременно сняла крышки со всех трех тарелок – две руками и одну кончиком хвоста. От еды поднимался пар. Анубис мгновенно пустил слюни, Афина уселась на край тарелки и принялась за еду.
Как только женщина ушла, Саймон дал псу тарелку и сам с аппетитом накинулся на угощение. Он понятия не имел, что в тарелке, однако решил, что лучше этого не знать. В любом случае, спросить, что это такое, он не мог. Он также отпил глоток из высокого хрустального кубка. Жидкость была желтой, густой и сладкой. Не успел он ее допить, как почувствовал, как его мозг начинает отключаться.
По крайней мере, с голоду он здесь не умрет.
Утром пришли мужчины, чтобы убрать в комнате, а примерно в десять часов все та же женщина принесла завтрак. Через час тележку укатили, экскременты пса и совы убрали. К Саймону вошла высокая, средних лет женщина и, сев за стол, жестом велела ему занять место напротив. Достав из своей полосатой, красно-черной кожаной сумки несколько предметов, она разложила их на столе. Это были ручка, карандаш, расческа, небольшая коробка, внутри которой была еще одна, разрезная модель домика, книга и фотография семьи – отец, мать, мальчик, девочка, похожее на собаку животное и птица.
– Гверфья, – сказала она, беря карандаш.
– Гверфья, – повторил Саймон.
Она покачала головой и произнесла слово еще раз. Саймон внимательно прислушался и повторил попытку:
– Гверфья.
Женщина улыбнулась и взяла ручку.
– Тукх-гверфья.
У Саймона отлегло от сердца. Планета, на которой имеется собственная версия языковой школы Берлица, не может быть плоха.
К концу недели он уже мог поддержать простенький разговор. А еще через три недели даже сумел спросить, когда его выпустят отсюда.
– После операции, – сказала Шунта.
– Что за операция? – спросил Саймон, бледнея.
– Мы не можем позволить тебе свободно ходить по улицам, пока у тебя нет хвоста. В нашем обществе такое непозволительно. Видя тебя, люди будут испытывать омерзение. Я врач, и поэтому вид бесхвостого человека меня не отвращает. Вернее, не слишком отвращает.
– Но зачем мне хвост?
– Должно быть, ты шутишь?
– Я всю жизнь прекрасно обходился без хвоста.
– Это потому, что ты не знал, как хорошо иметь хвост, бедняжка, – ответила Шунта.
– А если я откажусь? – спросил Саймон, краснея.