Вниз, сквозь ветки и кости

– То же самое ты сказала ей в прошлый раз.

– Ну, это веская причина. Она должна радоваться, что ты дружишь с такой сознательной молодой ученицей доктора, а не с одним из этих деревенских олухов.

Джек протянула Алексис свою руку в перчатке. Еще раз вздохнув, Алексис взялась за нее и соскользнула с кровати.

– Эти «деревенские олухи», как ты их называешь, в будущем обзаведутся собственными домами и ремеслом. А у тебя будет только мельница.

– Очень чистая мельница, – сказала Джек.

– Они могут подарить мне детей. Так говорит мама.

– Я могу подарить тебе детей, – немного раздраженно ответила Джек. – Ты только скажи, сколько ты хочешь, чтобы у них было голов, и как они должны выглядеть, а иначе зачем бы мне сдались все эти могилы, если я не могу подарить тебе детей, когда ты попросишь?

Алексис рассмеялась и пихнула ее в плечо, и Джек улыбнулась, понимая, что все прощено.

Они были странной парой – две девушки, бредущие по Пустошам с совершенно беззаботным видом.

Алексис была пухленькая (тогда как Джек – костлявая), у нее были богатые родители, которые следили, чтобы она никогда не ложилась спать голодной; они полагали, что она лучше знает свое тело и его потребности.

(А если местный вампир предпочитал стройных гибких девушек, которые могли умереть от малейшего сквозняка, что ж, ослабьте пояс и передайте картошку; пусть лучше дорогая доченька будет с нами дома и жива-здорова.) Джек собирала волосы в тугую косу, тогда как волосы Алексис были распущены, и руки у Джек были в перчатках, а у Алексис – без. Но эти руки были переплетены так крепко, как когда-либо сплетались руки влюбленных, и они шли нога в ногу, не оступаясь, подстраиваясь друг под дружку. Время от времени Джек останавливалась, доставала из кармана ножницы с костяными ручками и срезала веточку с какого-нибудь кустика. Алексис тоже останавливалась и снисходительно смотрела, как растительность перекочевывает в корзину Джек.

Когда они продолжили свой путь, Алексис сказала, слегка поддразнивая Джек:

– Ты спокойно можешь трогать любое попавшееся грязное растение, но не можешь потрогать меня без ведра кипятка под рукой?

– Я их не трогаю, – ответила Джек. – За меня это делают ножницы и перчатки, а я растения не трогаю. Я вообще почти ничего не трогаю.

– Мне бы хотелось, чтобы ты могла это делать.

– И мне бы тоже, – сказала Джек и криво улыбнулась. – Иногда я думаю, что бы сказала моя мать, если бы увидела меня сейчас. Именно она первая внушила мне, чтобы я опасалась испачкаться.

– Но моя мама говорит мне то же самое, – сказала Алексис.

– Твоя мама из той породы в меру ужасных женщин, которых я боюсь больше, чем всех вампиров в их замках, вместе взятых, но она ничего по сравнению с тем, какой становилась моя, если только был шанс, что кто-то из соседей увидит грязь на моем платье, – мрачно сказала Джек. – Я научилась бояться грязи прежде, чем узнала, как пишется мое имя.

– Не могу представить тебя в платье, – сказала Алексис. – Ты бы выглядела… – Она замолчала, но было слишком поздно: сказанного не воротишь.

– Как моя сестра, да, – сказала Джек. – Мы могли бы быть похожи, как горошины в одном ужасном стручке. Хотя я не думаю, что из меня вышел бы хороший вампир. Кажется, у них никогда нет под рукой салфетки, когда брызги летят. – Она театрально вздрогнула. – Можешь представить меня покрытой всем этим? А еще они не отражаются в зеркалах. Я бы не смогла понять, оттерла ли я лицо. Единственное, что оставалось бы делать, – каждую ночь погружаться в отбеливатель.