– Я слышал, она дерзкая и смелая, точно никогда монашкой не была, – добавил Алте.
– Ей едва шестнадцать лет, – добавил другой.
– Дочка землевладельца… – вставил третий.
– Нет, мещанка, сирота, – сказал другой.
– Отец был при дворе, отец рыцарского сословия, – отрицал молодой придворный. – По гордому лицу её видно, что хорошей крови.
Разговаривали, выпивая, угрожая епископу, издеваясь над ним. Оттон и Жегота особенно против него подстрекали.
– Не буду жить, – воскликнул последний, – если не попаду к монашке и не увижу её.
– Видеть её можно, но к ней попасть – нет, – отпарировал Альте. – Сторожей там около неё достаточно, баб и старых палачей.
– Э! – воскликнул Топорчик. – Епископ украл её из монастыря, стоит ли её забрать у него силой назад и монашкам отдать?
– О! О! – выкрикнул Пелка. – Он сильный! Не даст её, он готов во второй раз в монастырь вломиться. Это не наш дело!
Назавтра после долгого пиршества у Топорчиков, поскольку был день отдыха после охоты, оба брата пошли на рзведку.
О похищении монашки, хотя некоторые из-за позора хотели скрывать его и отрицали, было известно уже во всём городе. Говорили о нём везде, но нигде такого возмущения не вызывало, как в части духовенства, составляющего капитул.
Каноник Янко заболел от горя, старый ксендз Якоб из Скажешова плакал горькими слезами, иные рвались в Рим, хотя бы пешком, жаловаться, другие – сперва в Гнезно.
Тем временем, как бы в насмешку на этот шум, каждый день видели епископа с многочисленным отрядом, он показывался на улицах, смело попадался на глаза людям, бросал вызов своим бесстыдством и гордостью.
В этой дерзости, может, более внимательный глаз заметил бы какую-нибудь тревогу, беспокойство совести, опасение людей, но издалека это могло иным казаться отвагой и вызовом.
Ксендз Павел для тех, кто его окружал, стал более раздражительным, чем бывал раньше, более деспотичным. Изучал беспокойным взором каждого приходящего, легко возмущался, подхватывал любое двузначное слово, ища в нём намёк на себя.
Всегда резкий, теперь он стал необузданным. Особенно те из духовных лиц, которых знал раньше как своих недругов, были подвергнуты жестокому обхождению, насмешке и угрозы без причины.
Всё это вместе довело до отчаяния самых терпеливых. Сходились с жалобами, сетованиями, совещались о том, что надо делать, и были не в силах ничего решить.
Привычки епископа прямо противоречили церковным предписаниям для духовных лиц, которым было запрещено носить оружие, кроме как в путешествии для необходимой обороны, запрещена была охота, самая любимая его забава. Епископ эти законы явно попирал, белым днём одевался по-рыцарски, в заострённых башмаках со шпорами, с мечом проезжался он по улицам и рынкам к великому возмущению людей. А оттого, что и совесть его грызла, и беспокойство тревожило, каждый день в этих развлечениях он искал забвения от заботы.
Обычно сопровождал его в этих экседициях Верханец, а Зони тогда была поручена Бета, с которой нелегко было справиться. Девушка, одичавшая в монастырском одиночестве, вынужденная долго подавлять в себе всё, желала теперь чрезмерной свободы.