Стременчик

Венгр был в ярости. Грегор из Санока принял новость, думая о короле. Кража короны, коронование сына позволяли Владиславу отступить. Он колебался – идти ли с этим к королю, или сдать на других объявление о случившемся, когда уже каморник звал его к нему.

Молодой король стоял у открытого окна с сияющим лицом. Он был один, потому что известие о коронации всех от него оттянуло. Они пошли расспрашивать, совещаться. Поляки были возмущены, венгры метались от сильного гнева, угрожая преступникам, а особенно Гаре, которому была поручена охрана короны.

– Магистр Грегор! – воскликнул король почти весело, когда увидел его. – Мне кажется, что на этот раз нас венгры отпусят, потому что мы им не нужны. У них есть трёхмесячный коронованный король, а если они хотят венчать меня на царство, корону я не достану, потому что её украла королева.

Король говорил это почти с детской радостью. Грегор стоял, как обычно, довольно холодный.

– Почему вы не радуетесь со мной? – спросил Владислав. – Очевидно, что ловкая женщина закрыла мне дорогу к трону, за что я ей благодарен. Можем теперь возвращаться.

При этих словах вошёл Ян из Тенчина, который в Кешмарке голосовал за возвращение в Польшу. Он был очень красный, взволнованный и гневный.

– Нет, возвращаться уже не время! Можно было оттолкнуть предложенную корону, но сейчас мы должны вернуть украденную для вашей чести. Из того, что слышал и видел, я убеждён – прибавил Тенчинский, – что то, что в убеждении королевы может вам помешать, как раз поможет и приобретёт вам сторонников.

– Воевода, – ответствовал Владислав, – вы прекрасно знаете, что мне не нужна эта корона.

– И можете от неё отказаться, – прибавил Ян из Тенчина, – но сейчас её следует вернуть.

Дверь была открыта, вошёл спутник короля, Марчелли, с пылающим лицом, бьющий себя в грудь.

– Королева наступила на нашу честь, – воскликнул он, – так же как раньше нападала на нашу вольность. Но мадьяры не отдадут независимости, право распоряжаться своей судьбой и чести. Того, кого мы выбрали, мы коронуем! Вернём корону, хоть бы Вышеград пришлось обратить в пепелище и кучу руин!

Тут же за Марчелли кучно и шумно шли другие венгерские господа, почти забыв о почтении к королю, так горели гневом и местью.

Все повторяли за ним:

– Женской прихоти мы не поддадимся! Кардинал архиепископ ответит нам за это. Гара должен отдать голову! Графам Цели мы не позволим командовать нами.

Король молча принял все эти заявления, не благодарил за них, не объявил, что думает. Только ночью в замке кое-как успокоились. Владислав, который надеялся, что коронование сына королевы изменит мнение епископа Збигнева и Совета, убедился, что все согласно голосовали за то, чтобы не отступать.

Грегор из Санока, который уже ушёл в свою комнату, думал, чем это всё закончится, хотел, чтобы молодой король обрёл желанную свободу. Это королевство надевало на него кандалы… и до сих пор поило только горечью. Тот же венгр, который первым принёс известие о коронации, вошёл уже более или менее спокойный, но более мрачный, чем когда-либо, объявляя, что некто, прибывший из Буды, поведал, что якобы палатин Ваврынец отказывался сдать замок в Буде, ставя условия, которые никоим образом нельзя было принять.

Всегда терпеливый магистр Грегор, услышав это, наконец вспылил:

– В самом дел, – сказал он, – это вам чести не делает, что притянули нас сюда обещаниями, которых сдержать не можете. Скорее в короле и в нас, что его любим, таким поведением вы вызовете неприязнь, чем добродушие. Вы дали нам корону, которой, как оказывается, у вас не было; вы бросили нам пыль в глаза своими обещаниями, не имея силы их сдержать. Судите сами.

Венгр схватил говорившего за руку.

– Подождите, – сказал он, – вы убедитесь, что то, что мы постановили, осуществится. Женская хитрость и людское коварство ставят для нас препятствия, но… сын королевы царствовать не будет.