Стременчик

Его ближайшие соратники, привыкшие к его мягкости и доброте, ещё никогда не видели его таким взволнованным.

Едва Гуниады с канцлером показались на пороге, когда король живо подошёл к ним со сдвинутыми бровями.

– Не хочу верить тому, что мне принесли, – сказал он громко. – Правда, что бана Владислава приказали заключить в тюрьму вы?

Гуниады выступил первый.

– Это так, милостивый пане, – сказал он решительно и смело, – бану была доверена охрана королевских регалий, на нём была ответственность. Он отдал их или из-за своей халатности позволил их королеве узурпировать. Это устроило смешную коронацию её сына, а вторую корону королева оставила императору и будет вести войну за её выкуп. Справедливо, чтобы страж отвечал за сокровища.

– Из того, что я слышал и знаю, – сказал король, – вижу, что королева и её служба виноваты больше, чем Гара.

Но, виноват или нет, бан имеет охранную грамоту, с которой, доверяя моему слову, он сюда прибыл; не позволю его брать под стражу и задерживать.

– Грамоты были даны, когда его вина не была доказана, – прервал канцлер. – Они ничего не значат.

– Моё слово, – воскликнул король, – мне дороже короны. Я хотел вам сказать и объявить только то, что, Бог свидетель, если бан не будет освобождён, я короноваться не хочу, не буду и сразу вернусь в Польшу.

Молодой король сказал это с такой силой, возвышенным голосом, и, договорив, с такой гордостью отошел в глубь комнаты, дав почувствовать, что дальше говорить не собирается, что Гуниады и канцлер отвечать не смели.

После минутного молчания Владислав обратился к Гуниаде:

– Будьте моим послом, это последнее слово.

Он кивнул и вошёл в спальню…

Канцлер со спутником, не откладывая, вернулись в комнату, в которой совещались, и отнесли королевский приговор.

Прошёл довольно долгий отрезок времени, прежде чем королю объявили, что пришли венгерские магнаты, ведя с собой бана Гару. По ним можно было увидеть, какую вели горячую и непримиримую борьбу. Лица и глаза пылали, грудь вздымалась, из уст вырывались слова, подобные брызгу кипятка. По дороге они ещё спорили, а Владислав Гара, наполовину встревоженный, наполовину раздражённый от испытанного унижения, шёл за ними, не прекращая сетовать и объяснять.

Только тогда в зале замолчали в ожидании короля, который вышел один, и достаточно было на него взглянуть, чтобы понять, что своё мнение менять не думает.

Канцлер от имени совета начал разглагольствовать, оправдывая заключение под стражу, когда король, не дав ему говорить, сразу прервал:

– Вы слышали мою волю, её не нарушит никакой противный приказ.

Гара взял голос, стукнув себя в грудь и пылко крича:

– Я не выдавал корону… у меня её выхватили, силой!