Стременчик

Но скипетр и держава для его слабых рук были слишком тяжелы, поставили их так, чтобы держать их было не нужно.

Под тяжестью короны сгиналась голова, но той забрать у себя не позволил.

При свете факелов, которые держали стоящие каморники, уже видно было лицо, покрывающееся трупной бледностью, среди которой глаза ещё иногда блестели из-под тяжело поднимающихся век.

Он ещё жил… Лёгкая дрожь головы, незначительное движение одежды и покрывал, которые укутывали ноги, одновременно выдавали страдание и жизнь.

Словно в этот последний час картины всей жизни проходили перед ним и затрагивали его воспоминаниями, видна была колышаяся борода, сжимающиеся уста, хмурящийся лоб.

Канцлер Шлик, зять Альбрехт стояли уже рядом с ним, дочка Эльза, плача, стояла на коленях у его ног, держа в заломленных руках чётки.

Расставленное поблизости духовенство тихо читало молитвы, поглядывая на умирающего Сигизмунда, невозмутимого, гордого, спокойно борящегося со смертью.

Гнетущая тишина царила в зале, воздухом которой тяжело было дышать. Запах восковых факелов, лекарств, которыми поили Сигизмунда, кадил и испарения стольких собравшихся людей делали его невыносимым.

По приказу императора в залу по очереди впускали проталкивающихся и любопытных людей: хотел, чтобы его видели.

– Пусть знают, как умирает император! – шепнул он Шлику.

Его умирающий взгляд иногда падал на коленопреклонённую дочку, на стоявшего поблизости зятя, которому передавал правление, на верного Шлика, а потом глаза закрывались, чтобы глаза смотрели внутрь души.

Лекарь, стоящий рядом, наконец заметил, что начиналась окончательная битва. Дыхание становилось всё более учащённым и трудным, сильнее вздымалась грудь, руки судорожно вздрагивали, уста открылись. Казалось, что смерть победит и вырвет крик боли. Затем Сигизмунд стиснул зубы, поднятая до сих пор голова начала клониться на грудь и упавшая с головы корона покатилась на ноги.

Император скончался. Духовные лица опустились на колени, творя первую молитву за отлетевшую душу.

Эльза, которая стояла на коленях у его ног, вскринула и её отнесли наполовину бессознательную.

Шлик и Оршак, боясь, как бы мёртвое тело не соскользнуло с трона, придерживали его с обеих сторон, пока не остынет, а Альбрехт надел на голову поднятую корону.

Но лаврового венца на ней не было и потомки не должны были его вернуть…

Смерть императора позволила Грегору из Санока вздохнуть немного свободней. Все были слишком ею заняты, чтобы заниматься делом императрицы. Правда, её посадили в тюрьму, потому что такова была воля умирающего, но никого не преследовали и не гнались за графами Целе.

Альбрехт в это время имел слишком много дел в Венгрии и Чехии, чтобы кого-то мучить и новых себе неприятелей прибавлять.

На следующий день наш магистр решил отправиться в Краков. Бедрика он не мог искать и тот ему не попадался. Поэтому, расспросив о тракте, доверившись одежде священнослужителя, которая могла защитить его от нападения, если бы встретил гуситов или бродяг, выехал Грегор из Санока, тронутый тем, что видел, и что вёз королеве Соньке.

Его миссия прошла самым неудачным образом и в Кракове он не ждал хорошего приёма, но его вины в этом не было.