На следующее утро я принялся выяснять, что же привело его среди ночи в нашу комнату. После некоторого сопротивления состоялся следующий разговор, который я немедленно застенографировал.
Ганс: «Ночью в мою комнату пришел большой жираф, а с ним другой, помятый; большой рассердился, что я отнял у него помятого. Потом он перестал сердиться, а я сел сверху на помятого жирафа».
Я (с удивлением): «Что ты говоришь? Помятый жираф? Это как?»
Ганс: «Вот так». (Он быстро принес лист бумаги и смял в руках.) «Помятый, как бумажка».
Я: «Значит, ты сел на помятого жирафа? Как это было?»
Он молча уселся на пол.
Я: «Зачем же ты пришел к нам?»
Ганс: «Я и сам не знаю».
Я: «Ты испугался?»
Ганс: «Вовсе нет».
Я: «Тебе снились жирафы?»
Ганс: «Нет, не снились; я их придумал, сам придумал, а проснулся раньше».
Я: «Что же означает помятый жираф? Ты ведь знаешь, что жирафа нельзя смять, как лист бумаги».
Ганс: «Да, знаю, но я так придумал. Хотя так не бывает на свете[151]. Помятый жираф лежал на полу, я его забрал, взял его в руки».
Я: «Разве можно такого большого жирафа взять руками?»
Ганс: «Я взял руками помятого».
Я: «А где в это время был большой?»
Ганс: «Большой стоял в сторонке».
Я: «А что ты сделал с помятым?»
Ганс: «Я его немножко подержал в руках, пока большой не перестал сердиться, а потом сел на него».