Ганс: «Когда она стоит, я могу быстро перебраться с нее в окошко».
(Таким образом, он намерен перелезть с повозки в загрузочное окно и боится, что повозка тронется, когда он будет стоять на ней.)
Я: «Может, ты боишься, что уедешь на повозке и больше не вернешься домой?»
Ганс: «О нет, я всегда могу вернуться к маме, на повозке или на извозчике; я даже могу назвать номер нашего дома».
Я: «Чего же тогда ты боишься?»
Ганс: «Я не знаю, надо спросить профессора».
Я: «Думаешь, он догадается? Но почему тебе хочется перебраться в окошко?»
Ганс: «Я еще никогда там не был, а мне хочется туда попасть. Сказать, почему? Я хочу грузить и разгружать всякие мешки и лазать по ним. Мне не терпится там полазать. А знаешь, от кого я научился лазать? Я видел, как другие мальчики лазают, и мне тоже захотелось».
Его желание не осуществилось: когда Ганс снова решился выйти за дверь, всего несколько шагов через улицы вызвали в нем слишком большое сопротивление, поскольку повозки проезжали вдоль ограды непрерывным потоком».
Профессору – то есть мне – было известно, что эта умственная игра Ганса с гружеными повозками должна иметь символическое, замещающее отношение к другому желанию, которое еще пока не высказано. Но это желание можно было бы вообразить уже сейчас, сколь бы смелым ни показался такой шаг.
«После обеда мы опять пошли на улицу, а по возвращении я спросил Ганса: «Каких лошадей ты, собственно, больше всего боишься?»
Ганс: «Всех».
Я: «Это не так».
Ганс: «Больше всего я боюсь лошадей, у которых что-то во рту».
Я: «О чем ты говоришь? О железках у них во рту?»
Ганс: «Нет, у них есть что-то черное у рта». (Прикрывает свой рот рукой.)
Я: «Может, это усы?»
Ганс (со смехом): «Да что ты!»
Я: «Это есть у всех лошадей?»
Ганс: «Нет, только у некоторых».