Зеленая терапия. Как прополоть сорняки в голове и взрастить свое счастье

Естественная сила роста в саду, как и в сознании его владельца, извращена, все приходит в запустение без обновления.

Во время своего последнего визита в Сатис-хаус Пип осознает, до какой степени годы размышлений в затворничестве превратили «отвергнутую привязанность и уязвленную гордость» мисс Хэвишем в «манию монстра». Он также осознает, что «закрывшись от дневного света, она закрыла для себя бесконечно большее: в своем уединении она изолировала себя от тысячи естественных и целебных воздействий». Если бы только она взяла в руки секатор – тогда вся эта месть могла бы пойти на преображение ее сада. Вместо этого женщину поглощает обида, ее пожирает внутренний огонь, а затем сгорает дотла и Сатис-хаус.

В конце романа Пип и Эстелла случайно встречаются на том месте, где когда-то стоял Сатис-хаус. Пип замечает, что среди обломков «старый плющ вновь пустил свои корни, зеленея на низких и тихих грудах руин». Благодаря этому маленькому знаку обновления природы мы чувствуем, что жизнь Пипа и Эстеллы, возможно, разрушена не до конца.

3. Семена и вера в себя

«Мне непременно нужны семена.

Мне нужно сейчас же купить семена.

Ничего еще не посажено.

Земля моя совершенно бесплодна».

Вилли Ломан из пьесы Артура Миллера «Смерть коммивояжера» (1949)

Когда мы говорим о взращивании саженцев, то эмоциональное вознаграждение, получаемое нами в результате небольшого вложения сил, может быть несравнимо больше. Понимаю, что прозвучит нелепо, но я считаю выращенную на нашей грядке спаржу собственным продолжением, поскольку это растение начало свою жизнь, еще будучи маленьким пакетиком семян в моих руках. По той же причине я испытываю трепет, когда каждую весну распускаются мои примулы-аурикулы. Я добавляю их в десерты – отвариваю сладкие цветы и присыпаю сахарной пудрой. Они получаются настолько аппетитно-вкусные, что я не могу сдержать своего восторга, и это чувство усиливается от осознания того, что когда-то я сыграла определенную роль в их появлении в нашем саду. Эти цветы – некая форма волшебства, которая приехала к нам домой в коричневом конверте с цветочной выставки в Челси.

Да, и спаржа, и примулы-аурикулы требуют терпения и настойчивости – это правда, но посейте горсть семян тыквы, и с большой долей вероятности по осени эти семена дадут больше, чем вы сможете съесть. Эта способность природы к изменению – настоящее чудо, и оно нигде в нашем саду не не проявляется так ярко, как в урожае тыкв, который наша компостная куча дает каждый год, и все это из нескольких семян и отходов.

Садоводство, в отличие от других творческих занятий, таких как живопись и музыка, более доступно, поскольку обеспечивает вам успех еще до того, как вы успели начать; семя внутри уже несет весь свой потенциал – садовник просто помогает ему раскрыться.

Психологическое значение этого я поняла во время работы с проектом по озеленению, проводимым в тюрьме. Тогда я брала интервью у одного из участников, назовем его Сэмюэль. В течение последних тридцати лет он практически постоянно сидел в тюрьме, главным образом за преступления, связанные с наркотиками, выходя на свободу лишь ненадолго и попадая за решетку вновь. С жидкими седыми волосами и лицом, изборожденным морщинами, он выглядел побежденным жизнью и обстоятельствами, а когда он говорил о своей семье, я видела, насколько его гложет чувство стыда и собственной несостоятельности. Сэмюэль знал, что подвел их, и чувствовал, что они потеряли всякую веру в его способность изменить свою жизнь и быть честным человеком.

В этот раз его пребывание в тюрьме отличалось от предыдущих. На территории тюрьмы проводился проект по садоводству, и Сэмюэль, весьма далекий от этого, решил попробовать. Он рассказал мне о телефонном разговоре со своей восьмидесятилетней матерью, который состоялся за несколько дней до нашей с ним встречи, вскоре после сбора урожая тыквы, которую он помогал выращивать. Впервые за десятилетия у него были позитивные новости – то, чем он гордился. В разговоре с ним его мать вспомнила о собственных занятиях садоводством, и, рассказывая о цветах тыквы, которые ей всегда нравились, он почувствовал, как связь между ними восстанавливается: «Для нее было радостью слышать меня и при этом не беспокоиться обо мне».

Казалось, что все в прошлом Сэмюэля было против него, но урожай тыквы стал первым весомым доказательством того, что в нем что-то могло измениться. Как он выразился: «Если ничего не меняется, то ничего и не изменится; значит, нужно что-то менять собственными руками. И я решил включиться». Вновь обретенное чувство возможностей, которое он открыл для себя в саду, вылилось в то, что он записался на стажировку по садоводству, которую планировал начать, как только его освободят.

* * *

Любой новичок в садоводстве неизменно беспокоится о том, будут ли благополучно расти его растения. Но когда новая жизнь проклевывается и мы становимся свидетелями постепенного роста, какими же вдохновленными мы себя чувствуем! В основе этого переживания, придающего нам силы, мне кажется, лежит определенный феномен – людей привлекает наблюдение за ростом чего-либо.

Если вы уже опытный садовод, то за постоянной работой с землей легко забыть о магии неожиданности, подкрепляющей этот феномен. Однако я не думаю, что это волшебство когда-нибудь исчезает полностью. Недавно я столкнулась с подтверждением этому в действиях своего мужа Тома. Несколько саженцев древовидных пионов, которые он посеял почти три года назад, вдруг проросли в лотке, и с ухмылкой на лице, словно мудрый и проницательный садовод, он произнес: «Это еще одно доказательство того, что всегда стоит подождать».

В книге Майкла Поллана[52] «Вторая натура» (“Second Nature”) описывается детское воспоминание автора, в котором можно увидеть этот феномен в действии. Поллану четыре года. Он в семейном саду, прячется в кустах. Осматриваясь, мальчик замечает «испещренный штрихами зеленый мяч, висящий в переплетении лоз и широких листьев». Это арбуз. Он пишет, что при этом испытал чувство «сродни нахождению сокровища», но в то же время гораздо грандиознее этого. Он объясняет: «Затем я осознаю связь между этим арбузом и семечком, которое я посадил или, лучше сказать, выплюнул и закопал за несколько месяцев до этого: Я сделал это возможным! На мгновение я разрываюсь между тем, чтобы оставить арбуз дозревать, и нарастающим желанием рассказать о своем достижении: это должна увидеть мама. Поэтому я разрываю стебель, крепящий арбуз к лозе, беру его на руки и бегу к дому, крича во все горло»[53]. Арбуз «весит тонну», и то, что происходит дальше, похоже на одну из тех мелких трагедий, которыми изобилует жизнь. Как только Майкл подбегает к ступенькам позади дома, он теряет равновесие, арбуз падает на землю и взрывается.

Слова, которые бросились мне в глаза, когда я читала этот отрывок, были: «Я сделал это возможным». Мальчишеская убежденность Поллана и испытанный им прилив гордости поражают – и это то, что мы все можем почувствовать, если нам повезет. Такие драгоценные моменты важны как во взрослой жизни, так и в детстве, эти чувства присутствуют в мальчике Майкле Поллане, мчащемся к дому, и в телефонном звонке Сэмюэля своей матери из тюрьмы. Отмечая, насколько значимыми могут быть подобные моменты, Поллан говорит, что волнение, которое он испытал, обнаружив, что случайно вырастил арбуз, явилось причиной, приведшей его в садоводство, которому затем он посвятил большую часть своей жизни.

Психоаналитик Марион Милнер[54] открыла для себя творческую силу феномена роста, когда училась рисовать, о чем она написала в книге «О том, как не уметь рисовать» (“On Not Being Able to Paint”). Дональд Винникотт, который всю свою жизнь верил в важность творчества, развил мысль Милнер дальше. Благодаря творческому прозрению он пришел к выводу, что ребенок не только является центром своего собственного мира[55], но и чувствует, что сам создал его. Таким образом, когда мать реагирует на ребенка в тот же самый момент или вскоре после того, как у того возникает желание близости к ней, ребенок может испытывать мимолетное чувство, что он или она создали мать, а не наоборот – таков размах младенческой омнипотенции!

Хотя мы никогда не сможем получить доступ к субъективным переживаниям самого раннего этапа жизни, чтобы подтвердить или опровергнуть эту идею, мы видим, насколько маленьким детям нравится верить в то, что они более могущественны, нежели это есть на самом деле. Эту иллюзию нужно разрушать очень осторожно, поскольку она составляет основу веры в себя. Слишком сильно и слишком рано – плохо, потому что тогда чувство малости и уязвимости у ребенка может стать для него сокрушительным открытием. Однако это не означает, что данную иллюзию нужно явным образом поощрять, ее нужно лишь слегка поддерживать. Мы видим, как она проявляется в детских воображаемых играх, которые компенсируют чувство беспомощности ребенка и позволяют ему испытать «радость от того, что они являются причиной»[56] происходящего. Тем не менее иллюзия, а также чувства, ею порождаемые, проявляются не только в детстве. Винникотт и Милнер пришли к выводу, что многие из наших самых богатых и вдохновляющих переживаний во взрослом возрасте связаны с аналогичным чувством творческой иллюзии.