Собрание сочинений

22
18
20
22
24
26
28
30

И к тому моменту, когда от неё приходит известие, ты почти сдаёшься.

Но тут начинается новое ожидание, лихорадочное ожидание дня и часа. Ожидание мгновения, когда ты узнаёшь её лицо в толпе. Ожидание того, когда вы вместе пойдёте домой. Когда она снимет одежду. Когда между ней и тобой исчезнет расстояние.

Он понял, что само время может стать непостижимым. Ещё несколько дней назад всё было хорошо, а теперь ты в любую минуту рискуешь провалиться в бездну отчаяния. Настоящее простирается во всех направлениях. Что дальше – не видно. Указатели времени, имевшие раньше смысл, больше ничего не значат. В следующую субботу? На Рождество? Пожимаешь плечами. Конечно, хорошо.

Листопад. Тяжёлое небо над крышами. Оттенки серого сланца и свинца в переливах Сены. Колокола судного дня в церквях. Собачье дерьмо на тротуарах. Пластиковые пакеты, плывущие по каналу Сен-Мартен.

* * *

Сесилия писала. Он не мог вскрыть конверт.

IV

МАРТИН БЕРГ: Нельзя забывать, что вымысел – это всегда вымысел.

ЖУРНАЛИСТ: Вы не могли бы рассказать что-нибудь о том, как вымысел соотносится с пережитым опытом?

* * *

Две долгие недели ноября от Дайаны ничего не было слышно. Я должен был догадаться, думал он спустя время.

Она говорила, что собирается уехать. Надолго? Да всего quelques jours [131].

Разговор состоялся, когда она причёсывалась и собиралась на работу. Они должны были доехать вместе на метро до площади Шатле, этот маршрут Мартин ненавидел и иногда, расставшись с Дайаной уже на улице, шёл до следующей станции пешком. И всё ради того, чтобы стереть расстояние, разраставшееся между ними в присутствии других людей, стереть тот миг, когда она, прощаясь, быстро целовала его в щёку, как любого другого знакомого. Впрочем, именно в тот день его ничего не беспокоило. Напротив. Он пожелал ей хорошей поездки, потом пошёл домой и лёг спать.

Это был редкий случай, когда он ночевал у неё. Обычно он отказывался оставаться до утра, что, по иронии, давало ему некоторый психологический перевес. Дайана демонстративно вздыхала, когда он вставал с кровати, и по мере того как он надевал свою одежду, она снимала свою. Пусть и поздно, но, возвращаясь домой, он старался не смотреть в глаза Густаву. Приличия соблюдались, если хотя бы часть ночи он проводил один в собственной кровати. Если бы он совсем не ночевал дома, это выглядело бы подозрительным.

– Зря ты ушёл в загул, – донёсся из ниши голос Густава. Он курил, лёжа под своим балдахином. В динамиках тянувшего кассету магнитофона звучало что-то похожее на «Ashes to Ashes».

– Я не успел на последний поезд в метро.

– Черт. А где ты был?

– Недалеко от Порт-д’Орлеан.

– Я имел в виду у кого.

– Если честно, понятия не имею. У какого-то приятеля…

– Дай угадаю. Это был приятель Пауля и того немца.

– Нет, только Хенрика. Пауль заболел.