– Значит, тридцать, – сказал он. – Всё-таки немного странно.
– Ты же олицетворение взрослости, – сказал Густав.
– Что ты имеешь в виду?
Густав махнул рукой. Он с трудом фокусировал взгляд, который всё время упирался куда-то в пол.
– Эти твои изразцовые печки и эта твоя стиральная машина в квартире, это так прак… практично, если у тебя
– Виноват. Признаю, – ответил Мартин.
– И эти визитные карточки, портфель и всё остальное.
– Портфеля у меня как раз и нет.
– Будет. Ты уже на волосок от портфеля. И не забудь, от кого ты это услышал в первый раз.
– Хорошо, Нострадамус.
– На
Мартин вспомнил, что видел Долорес и Уффе в прихожей, и его рука лежала на её талии.
– Для отеля уже немного поздновато, – сказал он.
– Но я обещал. – Густав наполнил чашку Пеппи. – Мы хотели позавтракать…
– Долорес предприимчивая женщина. Она организует завтрак, где бы она ни находилась.
– Всё время говорит, что только обещаю и обещаю, и я должен
– Можешь остаться здесь. Комната Ракели свободна.
– Чёрт, и из-за этой картины она разозлилась. Всегда же можно написать новую. Правда же? Написал, и пожалуйста, новая картина, да?
– Нет. Мы завтра её заберём.
– Всем и всегда нужны картины. Густав, Густав, нарисуй новую картину, – он икнул и покачал головой. – Я не собираюсь завтра сидеть пять часов в поезде. Если она так думает, то она сошла с ума. Мы полетим.