Собрание сочинений

– Так всегда, когда у тебя маленький ребёнок.

– Но не для тебя. Ты ходил на работу. Я лежала тут овощем и даже до туалета не всегда могла дойти сама. Все говорили, что после родов будет легче. Я думала, что девять месяцев можно выдержать, а потом станет лучше. Но какое, к чёрту, лучше.

Она стояла без костыля, но вряд ли об этом имело смысл упоминать.

Мартин обнял её, ему очень хотелось, чтобы в его руках она снова стала мягкой и маленькой, как раньше, но её плечи оставались жёсткими и прямыми, а под рубашкой чувствовался каждый позвонок. После родов она похудела и стала очень бледной. Она жарила бифштексы с кровью, но не могла проглотить больше двух-трёх кусочков. (Мартин возвращал мясо на сковороду, дожаривал и съедал сам.) Она целыми днями ходила в пижамных штанах и его застиранных футболках. Замедленными, как в подводной съёмке, движениями выполняла все бытовые действия. Раньше главной точкой притяжения жизни Сесилии был письменный стол, теперь же всё крутилось вокруг кровати. При малейшей возможности его жена забиралась под одеяло. И засыпала, с отключённым сознанием и морщинкой между бровями. Простыни в пятнах от молока и срыгиваний младенца, но она этого как будто не замечала. На прикроватном столике – детские книжки, стаканы с водой, пластиковые детали молокоотсоса, блюдца с недоеденными бутербродами. На полу – кучки грязного белья, игрушки, снова книги и скомканные одноразовые носовые платки. Опущенные жалюзи и вечный полумрак внутри.

Возвращаясь поздно вечером домой, Мартин нередко обнаруживал всех в одном и том же положении: Элис спал на спине, стиснув крошечные кулачки и нахмурив личико, Ракель посапывала, уткнувшись носом в плечо матери. И Мартин стелил себе на диване и затыкал уши берушами, рассчитывая, если повезёт, на несколько часов рваного сна.

Периодически его будил младенческий крик – мелькала тень, которая потом превращалась в раскачивающийся и издающий баюкающие звуки силуэт Сесилии, тёмный на фоне более светлого четырёхугольника окна.

Минимум раз в неделю звонила Ингер Викнер – после рождения Ракели она именовала себя бабушкой – и предлагала помощь:

– Чтобы вас немного разгрузить. Вам бы это пошло на пользу, разве нет?

Она говорила, что они могут переехать в загородный дом. И бабушка будет заботиться о маленьком Элисе. Она будет варить свой особый куриный бульон. Сесилия отдохнёт и будет гулять на свежем воздухе. Ей станет лучше на природе. Разве нет?

Мартин держал в руках трубку, а Сесилия молча качала головой. Она качала головой снова и снова, пока однажды Мартин, к собственному удивлению, не швырнул телефон на пол с такой силой, что тот разбился вдребезги.

Через несколько дней они подъехали к загородному дому семейства Викнер. Июнь только начался, вокруг всё цвело. Как наступило лето, Мартин даже не заметил.

– Вот это да! Какой зайчик! Какой пупсик! – Ингер с причмокиваниями склонилась над детским автокреслом. Элис – редкий случай – молчал, видимо, от шока.

– У тебя папины глазки. Точно папины. Пойдёшь к бабушке на ручки? Да? Пойдёшь к бабушке?

Мартин чуть не сказал, что как раз глаза у Элиса совсем не папины, а голубые, как у Сесилии, – но вовремя сообразил, что под «папой» имелся в виду не он, а Ларс Викнер.

– У человека не могут быть чьи-то глаза, – сказала Ракель. – У человека могут быть только его собственные глаза.

– Совершенно верно, детка, – произнесла Сесилия, с явным трудом выбираясь из машины. Почти всю дорогу она просидела молча.

Ингер удалось высвободить Элиса из автокресла, и она взяла его на руки, привычным движением придерживая головку и бормоча что-то в духе «у тебя колики, да-да эти колики», после чего повернулась к дочери и сказала:

– Вот ты кричала. Ты кричала так кричала. У меня несколько месяцев не было ни минуты покоя. Твоему отцу пришлось переселиться в больницу и ночевать в палате для дежурного врача, только там он мог выспаться. Дорогая, тебя как будто только что выпустили из лагеря для военнопленных. Иди наверх и немедленно ложись в кровать. Мартин, бери сумки. Ну-ка.

В холле стояли пылесосы и половые ведра. Хрустальная люстра в столовой была завёрнута в простыню, рояль тоже. У стен высились рулоны свёрнутых ковров. Мартин вскользь подумал о комнатных цветах – когда Ингер в доме, она заботится о них так самозабвенно, что в отсутствие тёщи они должны немедленно погибнуть.

Мартин и Сесилия застелили постель. Впервые за долгое время они делали что-то вместе.