– Всё не так страшно, – вздохнул Мартин.
– Полагаю, это эволюция, – сказал Эммануил. – Продолжение рода и так далее.
– Что такое эволюция? – спросила Ракель.
Сесилия проспала шестнадцать часов.
Мартин завтракал, когда услышал её шаги на лестнице.
– Где все? – Она была ещё в пижаме и направилась прямиком к кофеварке.
– Ракель с Эммануилом пошли на рыбалку. Твоя мама сделала из платка нечто вроде кенгурушника и привязала Элиса к себе.
– О боже.
– Но оказалось, что это неплохо работает. Он там висит, как мартышка. Она с ним в саду.
Несколько мгновений они, синхронно дыша, прислушивались, не кричит ли их сын. Было тихо.
– Ракель взяла спасательный жилет?
– По-моему, они собирались для начала подсечь лучепёрую щуку с мостка.
– Эммануил как-то действительно поймал щуку, – рассмеялась Сесилия. – Мама её сварила. Там было полно костей. На вкус отвратительно. Большое разочарование.
Целых пятнадцать минут они сидели вместе на кухне. Мартин поначалу не знал, что сказать, но Сесилию, похоже, удовлетворяло пролистывание газеты. Она отпустила какой-то комментарий о Руанде, попросила его передать сыр и снова замолчала.
Он вспомнил, что в начале знакомства отмечал все детали: все её родинки, веснушки, руки, порывистый жест, которым она как бы подчёркивала сказанное, то, как она прикусывала щеку, как запускала руки в свою шевелюру, и волосы торчали в разные стороны. За последний год она как будто застыла, как будто физической энергии ей хватало только на самое необходимое. Потом появилась Ингер в испачканных глиной сапогах и велела кормить малыша. Сесилия вышла в салон, чтобы ребёнок мог спокойно поесть.
За огромным столом в библиотеке Мартин писал письмо Густаву. Не очень большое, но на него ушло несколько часов, потому что четыре варианта пришлось забраковать.
Несколько месяцев из Лондона не было никаких известий. Сразу после переезда Густав иногда писал, но вскоре вся корреспонденция свелась к редким открыткам. Последним приветом стало поздравление с рождением Элиса, пришедшее с двухнедельным опозданием, – короткое сообщение, сформулированное с шаблонной вежливостью. Зато достоверным источником информации становились газеты. Весной «Гётеборг постен» напечатала большую статью под заголовком «Работы гётеборгского художника Густава Беккера успешно продаются в Лондоне». Цикл «Люкс в Антибе» – название для французских картин, видимо, придумал Кей Джи – имел огромный успех и удостоился всеобщих похвал. Как минимум две работы приобрёл для своего собрания Музей современного искусства. «Что очень радует», – говорил галерист К. Дж. Хаммарстен. Журналисту удалось также выяснить, что молодой художник является сыном Бенгта фон Беккера, исполнительного директора «Стрёмбергс рэддериет», упоминалось и о трудностях, возникших у компании в связи с судоходным кризисом. В качестве иллюстрации была напечатана зернистая фотография Густава, сделанная, судя по всему, несколько лет назад.
Мартин вздохнул и начал вертеть ручку между пальцами.
Ему было трудно выбрать для письма правильный тон: лёгкий, но не сглаженный, правдивый, но не жалобный. Сперва он слишком подробно написал о коликах, бессонных ночах и о том, что издательство, возможно, не протянет больше года. Потом вычеркнул все фразы, в которых звучала жалость к самому себе, но получилось сухо и стерильно. Представил неприятную сцену: Густав лишь пробегает глазами письмо утром после калейдоскопической клубной ночи, и оно не вызывает у него никакого отклика.
Финальная версия содержала всю существенную информацию, которая была изложена кратко и без сантиментов: три месяца непрерывного крика, отчаявшаяся Сесилия, упадок в издательстве и возможное банкротство. Загородный дом Викнеров стал кулисами буржуазного цирка, временным прибежищем изгнанника, а Мартин – Джеймсом Джойсом в Триесте.
ebooksa