Одним воскресным вечером он пришёл за Ракелью, все увлечённо играли в бридж. Четвёртой была тётя Мод.
– Ты так рано? – спросила Биргитта и дала карту в масть. Мод посмотрела на него поверх огромных очков, которые были в моде лет десять назад:
– Что-то ты как в воду опущенный.
– У их мальчика колики, – сообщил Аббе.
– Вот оно что. Ну, иногда можно и покричать.
– Мы скоро закончим, – сказала Ракель, быстро взглянув на отца, и вернулась к своим картам.
Налив себе остатки остывшего, с дубильным привкусом кофе, Мартин рассматривал людей, волею случая ставших его ближайшими родственниками.
У Аббе поседели волосы и усы. И хотя его нельзя было назвать толстым, но живот с годами заметно увеличился, и отец больше ничем не напоминал стройного моряка со старого фото. Тётушка Мод сделала химическую завивку, облачилась в юбки по щиколотку и мешковатые кружевные блузки, что слабо сочеталось с её бесцеремонностью и прокуренным голосом. Она всегда приносила Ракель сладости, но такие, которые дети не любят: английскую карамель, шоколадки After Eight, финские мармеладные шарики.
У мамы были морщины вокруг глаз и рта, в размывающихся границах вежливости молодёжь называет таких женщин тётями. Она зажгла сигарету, демонстрируя королевское равнодушие к профилактике рака, и бесстрастно посмотрела в свои карты.
Мартин вздохнул, цапнул мармеладный шарик прямо из-под носа тёти Мод и вышел из комнаты. В доме почти ничего не изменилось. Узорчатые коричневые обои и постоянный табачный дым создавали впечатление, что ты попал внутрь ящичка для сигар. Ванная с сантехникой фисташкового цвета проехала станцию «несовременно» и явно направлялась к станции «китч», но он явственно слышал, что возразила бы мать:
– Зачем менять то, что работает?
В шкафу в гостиной по-прежнему стоял список рекомендуемых книг за 1974-й и изделия художественного стекла, которые человек обычно покупает, когда не знает, что подарить на юбилей. На отдельной полке все книги издательства «Берг & Андрен», которые он им приносил. Всё было как раньше, за исключением огромного раскладывающегося кресла с пуфом для ног, которое на фоне остальной мебели из гладкого тика выглядело нелепым иноземцем. В бывшей комнате Мартина стоял велотренажёр.
Он лёг на кровать. Она была застелена тем же вязанным крючком покрывалом, которое он сбрасывал на пол сто лет назад. На улице ветер раскачивал ветви берёзы. Где-то тикали часы. Из гостиной доносились приглушённые голоса. И даже лязг трамвая, проезжавшего мимо в направлении Маркландсгатан, не помешал ему провалиться в тёмную прохладу сна.
Элису исполнилось три месяца, но он всё ещё кричал, кричал безостановочно, как сирена.
– Прошёл уже год, – сказала Сесилия.
– Какой год?
– Прошёл год с тех пор, как я забеременела.
Да, действительно год, можно посчитать по календарю. Мартин попытался вспомнить, что произошло за этот год, но память подсовывала ему события прошлых лет. Долгий период времени, заполненный обломками событий сомнительной важности. Если бы ему потребовалось отчитаться о том, чем он занимался в последний месяц, он не смог бы сказать вообще ничего. Он обладал отличной способностью забывать. Хотя для романиста это вряд ли хорошее качество; Уильям Уоллес однажды сказал, что его главный рабочий инструмент – «
Сесилия стояла в эркере и смотрела на улицу.
– Я почти не выходила из квартиры, – проговорила она.
ebooksa