Главная шутка в этой книге состоит в том, что Сатана, может быть, не такой уж и плохой парень. Когда я пыталась восстановить свое чувство юмора, обнаружив, что я никакая не русская, а полячка и еврейка, это было для меня большим утешением. С точки зрения Булгакова, жизнь – это одна большая космическая шутка. Конечно, в книге есть и политический подтекст. Но Булгаков использует его с таким вкусом и юмором, что у читателя ни на минуту не возникает ощущения, будто его в чем-то пытаются убедить. Только действительно хороший сатирик может написать роман, в котором под видом Дьявола изображен Сталин и/или советская власть, так, чтобы читателю не казалось, что ему пытаются вколотить эту идею в голову дубиной. Во многих отношениях роман Булгакова трагичен и пронзителен, но ты чувствуешь это уже потом. Прежде всего Булгаков – это умение создать веселье из ничего. Возможно, именно поэтому он самый умный и провокационный писатель своего времени. Очень сложно поверить, что он был современником Пастернака – настолько их романы отличаются стилем и тоном. (Пастернак родился в 1890 году, Булгаков – в 1891-м.) «Мастер и Маргарита» и «Доктор Живаго» как будто написаны в разных столетиях.
В отличие от Пастернака, Булгаков не получил никакой реакции на свой роман при жизни, потому что тот был опубликован только после его смерти. Притягательность «Мастера и Маргариты» объясняется среди прочего обстоятельствами, в которых он был написан. Булгаков, видимо, писал роман не только «в стол» (то есть не для публикации при жизни автора), но и вообще не для прочтения кем-либо. Он писал его в период «черных марусь» (машины, использовавшиеся НКВД), внезапного стука в дверь и ночных арестов. Обычная жизнь большинства москвичей была перевернута вверх дном, но им нужно было как-то продолжать жить и делать вид, что ничего особенного не происходит. Отталкиваясь от этой реальности, Булгаков создает сумеречный мир, где все не то, чем кажется, а фантасмагория, паранормальные явления и дистиллированное зло становятся повседневными событиями.
Сложно представить себе, что стало бы с Булгаковым, если бы роман был обнародован. Думаю, Булгаков понимал, что публикация невозможна в принципе, – именно поэтому он не сдерживал себя и писал ровно то, что хотел, не опасаясь последствий. (Хотя страх того, что рукопись обнаружат, присутствовал всегда. Преступлением было само написание «Мастера и Маргариты», не говоря уж о попытках его опубликовать.) Это совсем не означает, что у него была беспечная жизнь. Он опасался репрессий. Он опасался того, что ему не разрешат заниматься никакой приносящей деньги работой. Он опасался того, что не сможет закончить роман. Наконец, он беспрерывно – и обоснованно – опасался за свое здоровье.
При жизни Булгаков был известен как автор антиутопических повестей «Роковые яйца» (1924) и «Собачье сердце» (1925), а также пьесы о Гражданской войне «Дни Турбиных» (1926). Несмотря на свой ранний успех, начиная с конца двадцатых годов Булгаков, по-видимому, жил с пониманием того, что точно не доживет до старости. На рукописи «Мастера и Маргариты» есть его пометка: «Дописать, прежде чем умереть!» Увлекательная биография Булгакова Дж. Кертис «Рукописи не горят: жизнь Михаила Булгакова в письмах и дневниках»[122] как будто кинематографическими средствами показывает травматичную двойную жизнь Булгакова в процессе написания, втайне, «Мастера и Маргариты». Я люблю эту книгу не меньше, чем сам роман. Приводимые Кертис цитаты из писем и дневников показывают нам Булгакова живым человеком; они наполнены черным юмором и повседневными деталями. В одном письме Булгаков просит брата прислать чаю, кофе и носки из Парижа, а в дневниковой записи от 1 января 1937 года его жена пишет, как Булгаков с радостью бил чашки с надписью «1936-й год».
Пребывая в ужасе от того, что не успеет закончить «Мастера и Маргариту», Булгаков чувствовал себя все более больным. В 1934 году он написал другу, что его донимают бессонница, слабость и, «наконец, самое паскудное, что я когда-либо испытывал в жизни, то есть, точнее говоря, боязнь остаться одному. Такая гадость, что я предпочел бы, чтобы мне отрезали ногу!»[123] Ему часто бывало физически больно из-за болезни почек, но и психологически приходилось очень тяжело. Ему постоянно то давали возможность выехать за границу, то опять запрещали. Конечно, властям не хотелось его отпускать – вдруг он не вернется. (Потому что, когда талантливые писатели не хотят жить в СССР, это вредит имиджу страны в глазах мировой общественности. Ну и вообще гораздо интереснее держать их на родине, пытаться склонить к написанию произведений, прославляющих советскую власть, и мучить – часто в буквальном смысле.)
Поразительно, что именно в этот период Булгакову удается написать свой роман, полный юмора, остроумия и легкости. Он привык жить в мире, где время от времени раздавался звонок телефона и какой-то анонимный служащий на другом конце говорил: «Отправьтесь в Иностранный отдел Мосгубисполкома и заполните анкету Вашу и Вашей жены». Последовав указанию, он начинал питать осторожные надежды. А потом вместо заграничного паспорта ему выдавали листок бумаги, где было написано, что гражданину Булгакову М. А. в выдаче разрешения на право выезда за границу отказано[124]. Самое удивительное, что за все те годы, пока Булгаков продолжал втайне писать «Мастера и Маргариту» – и зарабатывать (если можно так это назвать) написанием пьес, – он не сошел окончательно с ума от всех этих игр в кошки-мышки, в которые играли с ним Сталин и его подчиненные. Сталин испытывал к нему личный интерес – так же, как к Ахматовой. Есть предположение о том, что именно отношения со Сталиным помогли Булгакову избежать ареста и казни. Но они также не позволяли ему публично заниматься ничем из того, чем он хотел бы заниматься.
Какой же унизительной должна была быть невозможность признания твоего лучшего произведения при жизни. Когда книга наконец увидела свет в 1966–1967 годы, она произвела эффект разорвавшейся бомбы – пожалуй, больший, чем публикация какой-либо еще книги в двадцатом столетии. Как однажды сказал писатель Виктор Пелевин, очень трудно объяснить тем, кто не жил при советской власти, что эта книга значила для людей. «„Мастеру и Маргарите“ даже не нужно было быть антисоветской книгой, но ее чтение освобождает вас немедленно. Она освобождает не от каких-либо конкретных старых идей, а скорее от гипноза всего порядка вещей»[125].
«Мастер и Маргарита» – символ инакомыслия; это мрачно-ироничное свидетельство об ужасных событиях, за которые не может быть прощения. Но роман также олицетворяет собой определенный тип пассивности, или отказа от агрессии. Этот роман не может вдохновить революцию. Этот роман в ужасе всплескивает руками, но не очень понимает, что делать дальше. Литература может быть катализатором перемен – а может быть клапаном для ослабления напряжения, которое иногда приводит к параличу. Мне кажется, что «Мастер и Маргарита» – книга, вызывающая у русских самые эмоциональные реакции, – объясняет равнодушие многих жителей России к политике и текущим событиям. Они глубоко циничны – по причинам, полностью описанным в романе. Булгаков описывает общество, в котором ничего не бывает тем, чем кажется. Люди постоянно врут. Люди получают награды, которых не заслуживают. Можно попасть в сумасшедший дом только за желание писать романы. «Мастер и Маргарита» – по сути дела монументальное исследование когнитивного диссонанса. В книге описывается то состояние, когда ничего не сходится, но ты должен вести себя так, как будто все в порядке. Часто единственным способом выжить в таком состоянии остается отключение. И, в идеале, постоянные шутки о том, как все ужасно.
Булгаков открыто призывает нас задуматься о добре и зле, свете и тьме. Чтобы не выглядеть при этом проповедником, он делает это с помощью абсурдного юмора. Хотите ли вы быть одним из экстравагантных спутников Воланда (отморозки с бельмом на глазу – шаг вперед!)? Или человеком, готовым отправиться в сумасшедший дом за свои стихи? (Я не обещала, что выбор будет простым.) На более глубоком уровне он спрашивает, согласны ли мы бороться за то, во что верим, даже если это чревато ужасными последствиями. Он бросает нам вызов – готовы ли мы посмотреть на себя со стороны и остаться довольными тем, что видим? Во тьме всегда светит свет. Но увидеть его могут только люди, готовые к этому.
«Мастер и Маргарита» настолько фантастичен, что многие детали романа просто не могут быть автобиографичными, как бы мне ни хотелось обнаружить, что у Булгакова был огромный толстый кот. Есть предположение о том, что некоторые из сцен бала основаны на событиях легендарной вечеринки в американском посольстве, на которую Булгаков и его жена Елена Сергеевна были приглашены в 1935 году. В своем дневнике она пишет, что они купили в Торгсине «английскую хорошую материю по восемь руб. золотом метр», чтобы пошить Булгакову фрак. На ней было вечернее платье, «исчерна-синее с бледно-розовыми цветами»; ей помогали одеваться портниха и подруга. Сама вечеринка, судя по всему, удалась. Рядом с оркестром было отгорожено сеткой место с «живыми птицами и фазанами». В столовой были «живые медвежата в углу, козлята, петухи в клетках». На верхнем этаже, где танцевали кавказские танцы, устроили шашлычную. Рассказывали, что одного из медвежат, не привыкшего к такой обстановке, вырвало на мундир какого-то маршала.
В то время Булгаков старался установить дружеские отношения с разными людьми, связанными с американским посольством, надеясь на их помощь в выезде за границу. Одна из моих любимых дневниковых записей в книге «Рукописи не горят» связана с получением приглашения от одного из сотрудников посольства на обед. «Перед обедом подавали коктейль, – пишет Елена Сергеевна. – Обед без супа»[126]. И дневники, и письма Булгакова и его жены наполнены забавными анекдотами об их попытках вести приличную жизнь представителей среднего класса перед лицом системы, задавшейся целью не дать Булгакову работать. Елена Сергеевна пишет: «Вчера по случаю – уезжал американец из нашего дома – купила Мише за тысячу рублей шубу очень шикарного и оригинального вида. Серый мех – американского медведя гризли»[127].
Образ Маргариты тоже до некоторой степени имел реальный прототип – Елену Сергеевну. История знакомства Булгакова и его реальной Маргариты как будто сама позаимствована из фантастического романа. Когда они впервые увидели друг друга в 1929 году, она была замужем за генерал-лейтенантом; у нее было двое маленьких детей. (Булгаков к тому времени был женат уже дважды.) Но уже после первой встречи она – в русском стиле – знала, что это судьба. Она попыталась не допустить этих отношений, отказываясь выходить из дома, подходить к телефону и получать от него письма. Считается, что через полтора года полного затворничества (мне сложно в это поверить) она случайно встретила на улице Булгакова, который сказал ей: «Я не могу без тебя жить».
Они поженились в 1932-м и прожили вместе восемь лет, до самой смерти Булгакова из-за наследственного заболевания почек. Им приходилось нелегко, потому что Булгаков был под постоянным наблюдением. Они старались бодриться и иногда, чтобы не отчаяться окончательно, жили как будто по принципу «Если у них нет хлеба, пусть едят пирожные». Еще одна запись из дневника Елены Сергеевны: «Ужин – икра, лососина, домашний паштет, редиски, свежие огурцы, шампиньоны жареные, водка, белое вино»[128]. Они ходят с друзьями «в клуб» на пельмени и на выступления Прокофьева и Шостаковича («Дорохин угощал шампанским, и мы незаметно выпили три бутылки»[129]). Когда Булгакову стали угрожать тем, что снимут из театрального репертуара его самую успешную пьесу, если он не напишет другой, агитационной, он ответил: «Ну, я люстру продам»[130]. За полтора года до того Елена Сергеевна пишет: «У нас долгу семнадцать тысяч и ни копейки на текущем счету»[131].
В Булгакове было что-то от Ноэля Кауарда[132]. Десятилетие постановки его пьесы «Дни Турбиных» никак не было отмечено. «Нечего и говорить, что в Театре даже и не подумали отметить этот день»[133], – пишет Елена Сергеевна. Булгаков описывает в письме юбилейный подарок от театра: «Ценное же подношение будет выражено в большой кастрюле какого-нибудь благородного металла (например меди), наполненной тою самою кровью, которую они выпили из меня за десять лет»[134]. В 1937-м он замечает в письме другу, что «доброжелатели» начали говорить ему: «Ничего, после Вашей смерти все будет напечатано!» «Я им очень благодарен, конечно!» – шутит Булгаков[135].
Он радовался успеху своих пьес, но ненавидел выходить на поклон. Его бесконечно мучил режиссер Станиславский, который репетировал его пьесы, но никогда их не ставил. Булгакова безумно раздражало то, что, когда он приходил на репетицию, актеры не репетировали сцены из пьесы, а каждый раз слушали лекции Станиславского на какие-то случайные и никак не связанные с пьесой темы. Когда его пьеса «Мольер» наконец была поставлена (Станиславский репетировал ее четыре года), труппу на премьере вызывали на поклон двадцать два раза. Однако спектакль также получил четыре негативных отзыва и через шесть недель был снят из репертуара – после еще одной анонимной статьи в «Правде». Как называлась статья? «Внешний блеск и фальшивое содержание». Можете представить себе такое: вашу пьесу репетируют четыре года, актеров на премьере вызывают на сцену двадцать два раза, а через шесть недель ее снимают? Я даже боюсь думать о состоянии Булгакова.
Согласно книге Дж. Кертис «Рукописи не горят», Булгаков сравнивает писателя, который не пишет, с человеком, который отказывается от секса. Желание писателя писать, говорит он, так же сильно, как сексуальное влечение: попытки подавить его приводят к саморазрушению. (Другими исследователями эта цитата приписывается не Булгакову, а его другу Вересаеву.) Булгаков старался подчиниться судьбе и страдал молча. В 1922 году он записывает в дневнике: «Мы с женой голодаем. Пришлось взять у дядьки немного муки, постного масла и картошки»[136]. Он жалуется друзьям-писателям, что не может писать им чернилами, поскольку не может их себе позволить – есть только царапающий бумагу карандаш. В 1929 году он пишет брату: «Все мои пьесы запрещены к представлению в СССР, и беллетристической ни одной строки моей не напечатают… Совершилось мое писательское уничтожение»[137]. Ему же, в 1930-м: «Я обречен на молчание и, очень возможно, на полную голодовку»[138].
«Отношения» Булгакова со Сталиным ухудшались. Он привлек внимание Сталина своей пьесой «Дни Турбиных», театральной адаптацией его же романа «Белая гвардия». Пьеса была уничтожена советскими критиками, шокированными тем, что в ней с симпатией изображались белые офицеры. Но Сталин в итоге счел ее комплиментом (или по крайней мере сделал такой вид – возможно, он уже тогда начал свою игру с Булгаковым), заявив, что пьеса «дает больше пользы, чем вреда» советской власти, показывая белых приличными людьми и все-таки проигравшими. Она была демонстрацией «всесокрушающей силы большевизма»[139]. (Хм-м, сразу хочется пойти посмотреть спектакль, правда?) У Сталина были очень странные вкусы (вот это сюрприз!), и предсказать, о чем он сочтет необходимым высказать свою точку зрения, было сложно. Он ходил на спектакль пятнадцать раз.
Это Булгакову не помогло – скорее наоборот. К 1929 году все его творчество было запрещено. А в 1930-м писатель пишет письмо Сталину с просьбой или разрешить ему работать, или позволить эмигрировать. Сталин в ответ позвонил Булгакову, но не для того, чтобы его поддержать, – скорее, чтобы поиграть в свою любимую игру. Итак, телефон зазвонил 18 апреля 1930 года. Сталин: «А может быть, правда – вы проситесь за границу? Что, мы вам очень надоели?» Считается, что звонок был вызван самоубийством поэта Маяковского. До какой-то степени Булгаков был нужен государству – или, по крайней мере, государство хотело иметь возможность делать вид, что он не является противником советской власти. После телефонного разговора Булгакову дали работу во МХАТе.
Булгакова есть за что любить. Как пишет Эллендеа Проффер в своей биографии писателя, коллегам по литературному журналу он казался настолько старомодным, что этим отталкивал от себя людей. Он носил свою шубу (что считалось буржуазным). Он целовал женщинам руки. Он кланялся. У него всегда была идеально отглажена стрелка на брюках. Уехав летом в Сухуми, чтобы поправить здоровье, он писал, что ест только рисовую кашу и черничный кисель, потому что гостиничная еда (например бефстроганов) – «чушь собачья»[140]. Он писал жене, например, такие письма: «Муся! Никогда не ел ничего восхитительнее. Спасибо тебе за превосходный ужин». В другом письме Елене Сергеевне он пишет, что его укусил какой-то «летучий гад» в ногу у ступни, а потом добавляет: «Сейчас сообразил, что пишу какую-то ерунду! Действительно интересно читать про ступню! Извини»[141].
В дневниках, опубликованных в «Рукописи не горят», рассказывается история о том, как в какой-то момент сестра Елены Сергеевны берется за перепечатку «Мастера и Маргариты», – и книга ей страшно не нравится. То есть ее опыт одного из первых читателей величайшего романа двадцатого столетия оказывается печальным. Она рассказывает Булгакову о своем разговоре с мужем, в ходе которого она сказала, что «не видит главной линии в романе». И это, отмечает Булгаков, на двадцать второй главе. Если она не понимает роман сейчас, то не поймет никогда. «На протяжении 327 страниц она улыбнулась один раз на странице 245-й („Славное море…“). Почему это именно ее насмешило, не знаю. Не уверен в том, что ей удастся когда-либо разыскать главную линию в романе, но зато уверен в том, что полное неодобрение этой вещи с ее стороны обеспечено»[142]. Она сказала ему – с осуждением: «Этот роман – твое частное дело». (Очень русское высказывание. Примерно как по-английски сказать: «Ну, решать тут, конечно, тебе…» – когда на самом деле ты хочешь сказать: «Это безумная и совершенно ужасная идея».)
ebooksa