– Так и есть. Но здесь особый случай.
– Точно. И никто в нем не разберется лучше вас.
– Наверно, вам от такой новости стало не по себе.
– Да. Это… просто сюрреализм какой-то! Когда наконец это произошло… Я уже и не ждала, что он вообще найдется, уже давно смирилась. И с тем, что он погиб, и с тем, что мне никогда не узнать, что с ним случилось. И вдруг – вот это!
– Что первым пришло вам в голову, когда вы услышали про ледник? Самым-самым первым?
– Не знаю. А вам?
– Что нам надо было лучше стараться, – ответил Конрауд. – Что мы упустили что-то важное. Что мы уже давным-давно должны были бы его найти.
– По-моему, вы всегда старались – лучше некуда.
– Значит, недостаточно. Мы… как-то все перепутали.
– Первым делом я, конечно, очень удивилась, – ответила Йоурунн. – Зачем Сигюрвину было туда лезть? А потом я услышала, что он не сам по себе поднялся на ледник, а его туда отвезли, и я подумала: наверное, это был кто-нибудь, кому на ледник подниматься не привыкать. Туда ведь никто не пойдет, если не знает, что там и как. Марта мне рассказывала, что полиция там все осмотрела очень тщательно, но пока не нашла никаких зацепок. Конечно, на ледники много кто поднимается. По крайней мере, сейчас. Экскурсионные группы. Альпинисты. Охотники. Лыжники. Походники. Туристическое общество Исландии. Любители природы. Они вот все.
– И служба спасения.
– Вот, точно. Они же всегда кого-нибудь спасают на ледниках?
– В связи с Сигюрвином ничего не пришло в голову сразу?
– Нет. И потом я об этом думала – и тоже ничего в голову не пришло.
– Он никогда ни о чем таком не говорил?
– Никогда. По крайней мере, я не запомнила.
– У него были какие-нибудь друзья или знакомые, которых мы не знаем и которые увлекались чем-нибудь подобным? Путешествовали по высокогорью? Лазали по горам?
– Вряд ли. Сигюрвин из Рейкьявика выезжать вообще не хотел, – ответила Йоурунн. – Поездки по стране были ему неинтересны – а вот за границу он ездил часто: ему нравилось. Росли мы не в достатке, так что, когда у Сигюрвина появились средства, он решил тратить их на развлечения – в том числе и на путешествия.
Конрауд знал, что брата и сестру воспитывала мать-одиночка, которая умерла через несколько лет после исчезновения сына. В детстве они жили в крайней бедности, даже на еду им едва хватало. Какую-никакую помощь им оказал дядя. Он держал небольшой магазинчик и обеспечил и брату, и сестре после школы возможность учиться дальше: она отправилась в колледж, а он – в Коммерческое училище. Оба были очень старательны, а Сигюрвин очень ловко добывал им небольшие доходы, зарабатывая стрижкой лужаек и тому подобным. Он раздобыл себе водительские права, как только достиг подходящего возраста, и начал работать на этого своего дядю. Он немедленно хватался за любую возможность заработать хоть немного лишних крон. Возмужав, он, судя по всему, всегда жил в достатке. С его дядей Конрауд в свое время встречался в связи с расследованием. Тот хорошо отзывался о Сигюрвине и горевал об его исчезновении, однако описывал его как человека, у которого на уме одни лишь деньги. Эти слова Конрауд запомнил надолго, потому что они совпадали с тем, как Сигюрвина описывали другие, – правда, они были не так красноречивы, как добросердечный торговец. Сигюрвину нравилось зарабатывать деньги. Нравилось наживаться.
Йоурунн как-то сказала, что Сигюрвин хорошо заботился об их матери, да и к ней проявлял щедрость. При этом он был экономен и считал, что договоренности всегда надо соблюдать. Он не на шутку расстроился, когда Хьяльталин стал упрекать его в нечестности, обмане и мухлеже, и чем больше кипятился Хьяльталин, тем суровее к нему становился Сигюрвин. Йоурунн сказала, что не знает, отчего отношения между ними стали такими сложными. Сигюрвин мог быть абсолютно бескомпромиссным. Она рассказала, что как-то спросила его, почему бы им с Хьяльталином не устроить все так, чтоб в итоге оба остались довольны, но он ответил, что они договаривались о зарплате по-честному, без всякого обмана и мухлежа, а если Хьяльталину кажется, будто он забыл про договор, то это его проблемы.