– Да, точно. Вот именно, – сказала Марта. – Это невозможно, увы. Ночью он скончался. Через некоторое время после твоего визита.
Услышав это, Лео рассмеялся.
– Ну конечно, он этого твоего визита не выдержал! – сказал он Конрауду. – Ты его убил: он помер от скуки!
– А Хьяльталин из-за тебя несколько месяцев проторчал в камере предварительного заключения, – ответил Конрауд, поднялся и приблизился к Лео настолько, что они почти соприкоснулись. – Из-за тебя он перенес невыносимые страдания. Ты просто позор для полиции. И всегда был им.
– Говнюк, – выругался Лео, отталкивая его. – Вы уже все? – обратился он к Марте. – Я сомневаюсь, что старик мог обо мне такое сказать. Это все Конни[19] про него насочинял, и пусть ему будет стыдно. А с меня хватит этого бреда.
Лео вылетел в коридор, сердито захлопнув за собой дверь.
– А ведь он прав, – заметила Марта. – Может, Стейнар про него все наврал, а может, это ты наврал, чтоб потопить Лео.
– Марта…
– Я не говорю, что прямо так оно и есть, но доказать другое будет трудно, так как старикашке приспичило вдруг помереть.
– Лео подзуживал свидетеля, угрожал ему, заставил его думать, будто он что-то такое услышал, хотя на самом деле это бред, – ответил Конрауд. – Мне не мешало бы расследовать его старые дела. Проверить, творил ли он раньше что-нибудь подобное.
– Да, но ничего не будет, – сказала Марта, – и ты сам это знаешь. Ничего, что бы основывалось на словах этого старика: их просто недостаточно. Отнюдь не достаточно.
Конрауд помотал головой.
– Я взяла эти твои записи, – вспомнила Марта.
– Записи?
– Из больницы.
Марта достала записи с камеры наблюдения в Центральной больнице. Она раздобыла их на случай, если на них покажется женщина, приходившая к Хьяльталину. Разумеется, описание больничного пастора было неточным, и Конрауд понял лишь, что искать надо женщину, которая ходит одна возле онкологического отделения. Камер наблюдения было много, и внутри, и снаружи, а у посещений в больнице было более-менее точное время. Та женщина сидела у Хьяльталина поздно вечером, когда движение людей в больнице было сведено к минимуму. Как подчеркнул пастор, другие сотрудники не знали об этом визите. Женщина ни с кем не говорила, а незаметно юркнула прямо в палату к Хьяльталину, немного посидела там и так же неслышно вышла. Когда пастор заглянул в дверной проем, Хьяльталин жестом велел ему не мешать.
– Он не хотел, чтоб пастор видел, кто к нему пришел, – заметил Конрауд и быстро промотал запись с камеры при входе в больницу с задней стороны здания, где раньше было отделение «Скорой помощи» и ездили машины.
– Почему ты думаешь, что эта женщина имеет какое-то значение? – во второй раз спросила Марта. Эти записи она раздобыла по просьбе Конрауда, но с неохотой. Она была не в восторге от того, что Конрауд собирается вести собственное расследование и этим мешать работе полиции. Однако они с ним годами работали вместе, и Марта понимала, что от помощи Конрауда в любой форме будет польза.
– Я же тебе говорил. Хьяльталин рассказал, что во время пропажи Сигюрвина был у замужней женщины. А вдруг это она?
– Но ведь это была его самая большая ложь?