– А ты веришь в потусторонние миры? – спросила Эйглоу. – В эфирные или как их там еще называют?
– Нет, – ответил Конрауд.
– Точно?
– Да, точно.
– А почему мне все-таки кажется, что веришь?
– Не знаю.
– Энгильберт уважал тех, кто верил, – сказала Эйглоу. – Он сопереживал тем, у кого случилось горе и кто искал ответов. Твой папаша ни во что не верил. Никому не сочувствовал. Над ищущими ответов он насмехался. Как эти люди вообще могли работать вместе? Вот скажи мне. Как их пути вообще сошлись?
Конрауд не нашел, что ответить.
– Мой отец верил в то, что в старину называлось «эфирным миром», – продолжила Эйглоу. – Он верил, что туда попадают люди после смерти и что он настолько же реален, как и наш здешний мир, и жители эфирного мира время от времени выходят на связь с жителями земли. А его роль – проводить эту связь. Служить посредником. Твоему папаше удалось опозорить эту связь. Ту хорошую способность, которой обладал мой папа. Мне очень больно думать об этом, и, если честно, я не знаю, как мне принимать тебя, эти твои хлопоты. Просто не знаю…
Конрауду стало больно от ее слов об его отце, но он постарался не бросаться тотчас на его защиту. Он понимал, что толку в этом не будет – да и, по правде говоря, ему доводилось слышать гораздо более нелестные отзывы о нем, чем у Эйглоу. Единственное, что его удивило – что его отцу через столько лет после смерти удалось вызвать такие сильные эмоции.
Иногда он слышал разговоры отца о спиритических сеансах. В основном это были рассказы о невероятных вещах, о чем-то, над чем можно похохотать. Эти рассказы пробудили интерес у Конрауда, и постепенно он познакомился с различными идеями человечества о жизни после смерти, в частности – с теорией об эфирном мире, в глазах спиритистов столь же реальном, как и наш земной. Когда в смертный час люди отходили в эфирный мир, их душа уносила туда с собой все свойства из земной жизни, например, личность и память, и они становились основной в новом бытии, эфирном теле. Единственное, что человек оставлял в земном мире – мертвое тело, пришедшую в негодность оболочку для души. Во все это верил отец Эйглоу. Он считал, что у него есть некая антенна, открывающая доступ к списку душ в эфирном мире.
– Я всего лишь пытаюсь понять собственного отца, – сказал Конрауд. – Понимаю, что он был не без греха. Я сам первым готов это подтвердить. Если ты не решаешься говорить о таких вещах со мной, то я это хорошо понимаю. Я и сам толком не могу сказать, какого результата ожидаю от этих своих хлопот. Возможно, я пытаюсь лучше понять его. По-моему, я его как следует и не знал.
– Некоторые вещи лучше не ворошить, – ответила Эйглоу. – Ты сам об этом не задумывался?
– Если начистоту, то… – Конрауд замялся.
– Что?
– Это как раз то, что я до сих пор и делал, – сказал он. – Ничего не ворошил. Наверное, я боялся браться за его дело, чтоб не наткнуться на что-нибудь, чего мне лучше не знать. С ним было сложно общаться. Он занимался вещами, которые не выносят дневного света. Я не был уверен, что мне вообще хочется узнать больше о нем самом и о том, почему его постигла такая участь. Может, ему было и поделом? Я полагаю, что у тебя… – Конрауд замолк. – Может, ты и не знаешь ничего о том, о чем я говорю.
– Разница между ним и Энгильбертом заключалась в том, что мой отец был душевным человеком и в жизни мухи не обидел, – сказала Эйглоу. – Напротив, он был ранимый и не выносил, когда к нему лезли. Наверное, оттого-то он и пил. Я долго ломала голову над вопросом, почему он свел счеты с жизнью. Он не оставил после себя никаких объяснений. Накануне он ничем на это не намекал. Никак не показывал, что собирается сделать. Ни маме письмо не написал, ни мне. У нас на руках не было ничего, что бы объясняло, почему он принял такое решение.
– Значит, оно было принято спонтанно?
– Видимо, да.
– Он раньше уже пытался совершить что-нибудь подобное?
ebooksa