— Он, Ваня, наверно, больше всего жаждой измучен. Спустись-ка к ручью, принеси воды, — и вытащил из лузана кружку.
Ваня вскоре вернулся.
Старик налил воды себе в ладонь, сложенную черпачком, а Ваня, держа голову лосенка обеими руками, начал легонько окунать его рот в воду, но тот еще не умел пить: губами чмокает, а не пьет. Тогда старик велел Ване смочить пальцы в воде и сунуть их бедняге, пускай, мол, сосет будто материно вымя. И это удалось: они споили малышу воду, он чуть оживился, приподнял голову.
— Вот если бы его сгущенным молоком напоить, дедушка, — сказал Ваня. — У нас в избушке две банки осталось.
Старик задумался над словами мальчика. Потом бросил взгляд на тяжелую тушу лосихи, лежащую на опушке: ее ведь следовало освежевать, раз уж загубила петля.
— Давай, брат, сперва мы спустим лосенка к избушке, а потом вернемся.
— А далеко ли мы от избушки? — спросил мальчик.
Дедушка глянул на верхушки сосен.
— Недалече. Думаю, не боле версты.
— Он не очень тяжелый, — сказал Ваня. — Видно, недавно родился — можно на руках унести.
— Обычно-то у лосей детишки родятся в конце июня, а этот припозднился, еще на материнском молоке живет.
— А долго ли сосут они, дедушка?
— Месяца два. У лосихи молоко густое, сытное, лосята подрастают быстро, начинают сами есть свежие листья, молодые побеги сосны. Эдакий всего с полпуда и родится, а к концу осени пяти-шести пудов достигнет…
— Дедушка, нам ведь надо как-то назвать его.
— Назвать, говоришь? — Солдат Иван усмехнулся. — Ну, предлагай.
— Вот мы его на ноги поставим — начнет ходить, бегать. Он ведь быстро будет бегать?
— Еще как!
— Тогда давай мы ему дадим имя: Крылатый чибук![4] — торжественно провозгласил Ваня.
Седые, с желтизной, усы Солдата Ивана опять расплываются в добродушной улыбке.
— Ну, что ж, подходящее имя.