С другой стороны, отсутствие заботы со стороны матери и отца или, что еще хуже, откровенно негативное общение с родителями, по-видимому, наносит долгосрочный ущерб психике и играет определенную роль в развитии болезни[100]. Шизофрения, среди прочих симптомов, характеризуется появлением в подростковом возрасте или в начале взрослой жизни перцептивных галлюцинаций и бредовых убеждений в сочетании с притуплением чувств, расшатыванием логики и нарушением мышления. Часто к картине добавляются чувство преследования и страх причинения вреда, что вызывает прогрессирующее ухудшение социальных отношений.
Что любопытно: галлюцинации, бред и расшатывание логики встречаются и в сновидениях здоровых взрослых и детей, а также во вполне нормальных детских фантазиях в бодрствовании. Возьмем, к примеру, кошмар пациентки, рассказанный ее психиатром, — онейрическому сюжету позавидовал бы Стивен Кинг. Рассказ длинный, но он подробно иллюстрирует типичный тревожный сценарий: нарастающее напряжение и более мощное воздействие на органы чувств, чем в любом фильме ужасов.
Персонажи сна — родственники девочки-сновидицы, место действия — дача ее семьи. Во сне дом был окружен густым лесом, какого в реальности не существовало. На дачу приезжали женщины всех возрастов, предвкушавшие приятный отдых. Однако отец юной пациентки, похоже, был чем-то недоволен. Он держался особняком, точил ножи и чистил ружье; запасся крупнокалиберными патронами, уложил рюкзак и отправился на охоту.
Женщины радовались отдыху, однако почему-то вдруг стали исчезать. Одна пошла в туалет и не вернулась. Вторая отправилась искать первую и тоже пропала. Сновидица позвала отца — тот не явился. Она начала подозревать его в исчезновении гостей, но, похоже, эти опасения возникли только у нее. Женщины продолжали пропадать — случаи участились, но мать настаивала, что причин для беспокойства нет.
Первая кульминация сна сопровождалась ужасающими визуальными деталями: сновидица случайно обнаружила в одной из комнат свою тетю. Она висела в петле мертвая, с выпученными глазами. Сновидица бросилась искать маму, но когда они вернулись вдвоем, то ни тела, ни веревки уже не было. Сновидица настаивала на увиденном, убеждала, что они в опасности, и мама все-таки неохотно согласилась покинуть дачу, но спросила: «Где твоя сестра?» И они поняли, что та тоже исчезла. Гиперреалистичное напряжение усилилось — следы на полу вели в ванную. Сильно ощущался запах разложения. Ручеек свернувшейся крови тянулся от корзины для белья.
Второй кульминационный момент сна наступил, когда сновидица открыла эту корзину и нашла в ней половину тела своей сестры, которая, однако, была жива. Мать, увидев изуродованную дочь, впала в отчаяние и решила бежать, но рыдающая сестра, выползая из корзины, умоляла: «Не оставляйте меня здесь, не оставляйте меня здесь!»
Сновидица с матерью подняли ее — были видны все внутренние органы, мышцы и кости. Натуралистичная картина перевернула перспективу осознанного сна. Спящая даже подумала: «Это не сон, это на самом деле!» Мать и дочери бросились наутек. Они бежали долго, но обстановка не менялась — дом казался бесконечным.
Наступила третья и самая тревожная кульминация сновидения. Сновидица, оглянувшись, увидела текст — он двигался, как финальные титры фильма. Стало ясно: они в ловушке и останутся в ней навсегда. И тут девочка проснулась.
Что это было? Очередной кошмарный, но нормальный сон нормального ребенка? Типичная семья, стабильная жизнь? Может быть, у девочки была реальная травма? Или она просто пересмотрела телевизор? Как возможно, чтобы маленький ребенок пережил такие подробные ужасы и сохранил здравомыслие — девочка впоследствии стала врачом-психиатром? Как ей после такого сновидения удалось выбрать профессией заботу о людях, испытывающих психические страдания?
Если смотреть на картину в целом, то и биология, и история свидетельствуют о том, что в основе человеческого разума лежат функции и дисфункции снов. С качественной точки зрения психотические галлюцинации и бред не сильно отличаются от сновидений, о которых сообщает большинство людей.
Концепция сумасшествия как патологического отключения от внешнего мира, восприятие которого совпадает у «нормальных» людей, возникла совсем недавно. Как мы видели в начале книги, в разных культурах древности бред и галлюцинации, сегодня ассоциируемые с психозом, считались случаями контакта между мирами живых и мертвых, способностью обращаться к богам и предсказывать будущее, толковать чужие сны, сообщать предзнаменования и произносить пророчества.
Безумие имеет беспрецедентное значение в связи людей и богов — будь то прорицания таинственной Пифии в Дельфах или мания величия фараона, убежденного, что он способен сдвинуть горы и повернуть мановением руки толпы людей. Но с развитием христианской цивилизации безумцы-язычники постепенно оказывались изолированы — дар предвидения теперь был исключительной привилегией освященных и блаженных последователей церкви.
В конце Средневековья социальная изоляция людей, страдающих безумием, достигла унизительного уровня. Весьма вероятно, что среди сгоревших в кострах инквизиции и были психотики, но заказчики этой дикости точно были жестокими психопатами. «Молот ведьм», руководство по преследованию «колдуний» XV века, предписывал казнить женщин, страдающих от бреда и галлюцинаций в сегодняшней терминологии. Замученные и казненные в Германии, Франции и особенно в Испании «одержимые дьяволом» люди, пережившие психотический эпизод, а также другие обездоленные поплатились за свою социальную неадекватность.
Усиление и ослабление инквизиции, перемещение населения в города рассеяли стайки странников, страдавших психозом. Они скитались без отдыха и цели, сплавляясь по крупным рекам Европы на деревянных плотах, просили милостыню, блуждали из города в город и нигде не оседали — их не принимали на постоянное жительство.
Был такой «Корабль дураков», изображенный голландским художником Иеронимом Босхом и изученный французским философом Мишелем Фуко[101]. Это плавсредство было очень близко к «нормальным», но оставалось в стороне от них — его терпели и на него не нападали. Подобная отчужденность длилась веками и сохраняется по сей день; она предстает в образе безумного нищего, полностью оторванного от продуктивной деятельности и в полной мере переживающего все преимущества и ужасы своего положения.
С окончанием эпохи Возрождения начинает преобладать иной взгляд на сумасшедших, отраженный в создании общественных психиатрических лечебниц. Первые учреждения такого типа появились в арабском мире в IX веке, но именно в христианской Европе XVII века распространились учреждения для душевнобольных с определяемыми специфическими поведенческими симптомами.
Даже если это и было вызвано в основном потребностью государства изолировать и нейтрализовать людей, считавшихся сумасшедшими, учреждение приютов непроизвольно способствовало изучению безумия и поиску методов его лечения. Объединение психически больных под контролем врачей создало беспрецедентное пространство для клинических исследований. Так были заложены эмпирические основы медицинской дисциплины, ориентированной на психические заболевания. Безумец теперь был уже не «прорицателем», как в древности, и не «чудовищем», как в Средневековье, а носителем некоего природного явления, изучаемого «нормальными» — в отличие от него — людьми.
Во второй половине XIX века психиатрия пошла дальше выявления и классификации разных видов душевных заболеваний. В отличие от неврологии, которая уже успешно каталогизировала тесное соответствие между повреждением головного мозга и перцептивными, двигательными и когнитивными нарушениями, психиатрия — и тогда, и по сей день — имела дело с гораздо более тонкими нарушениями. Их причины не выявлялись простым нейроанатомическим исследованием.
С тех пор пришло понимание: существует как минимум два общих типа психических заболеваний — психозы и неврозы. Первые — заболевания «органического» происхождения с неблагоприятными прогнозами. Их физиологические и/или анатомические причины трудно поддаются терапевтическому воздействию. Неврозы имеют «культурное» происхождение, они представляют собой расстройства, поддающиеся лечению терапевтическими методами.
Сновидения, которые Фрейд полагал особенно полезными в психотерапии неврозов, в конце XIX века считались непатологическим явлением, сходным, однако, с психозом. Таково было убеждение Эмиля Крепелина и Эйгена Блейлера, основоположников психиатрии и первых ученых, описавших шизофрению. По их представлению, люди, переживающие психотический приступ, бодрствуя, ведут себя так словно существуют в глубоком сне — они будто бы погружены в интимную реальность, более настоящую, чем окружающий мир.
ebooksa