Подсознание

Поэтому сновидения считаются нормальным проявлением психоза у всех людей — даже если у них нет его симптомов в бодрствующем состоянии. Крепелин и Блейлер не соглашались с Фрейдом во многих отношениях, но приняли, что сны родственны психозу и, вероятно, обладают общими с ним механизмами и большим терапевтическим потенциалом.

Это мнение распространилось в медицине в первой половине ХХ века и превалировало в Европе и Америке. Однако открытие в 1950-х годах первых нейролептических препаратов (все они в той или иной степени антагонисты рецептора дофамина D2) привело к снижению интереса к отношению психоз/сон. Больше не было причин ни исследовать сновидения пациентов с психозом, ни пытаться понять связь между онейрическими фантазиями и шизофреническим бредом. Субъективизм в лечении психозов заместился более конкретным, простым и объективным: лекарствами, способными уменьшить воздействие дофамина на мозг.

С точки зрения родственников, фармакологическая терапия была настоящим чудом: она на корню пресекала асоциальное поведение больного, так беспокоящее окружающих при психозах. Но, с точки зрения пациентов, успех был весьма спорным — часто неадекватная дозировка приводила к притуплению эмоций и двигательной активности. Спустя десятилетия современные нейролептики воздействуют не только на дофаминовые рецепторы, но и на серотониновые, норадреналиновые и глутаматные. Психиатрические препараты обладают широким спектром одновременного химического воздействия на многие рецепторы. Это вызывает сложные фармакологические эффекты, которые модулируют разные аспекты психики: настроение, познание и социальное взаимодействие.

Взаимосвязь сна и психоза выпала из поля зрения психофармакологии, но исследования нейровизуализации показали: сходство между быстрым сном и психозом поразительно велико. В обоих состояниях дорсолатеральная префронтальная кора дезактивируется, создавая отрицательную обратную связь и подавляя многие важные функции: память о работе; планирование, торможение и произвольный контроль двигательных действий; принятие решений; логические и абстрактные рассуждения; тонкие социальные настройки.

Дезактивация коры ведет к растормаживанию подкорковых структур, связанных с эмоциями, — прилежащего ядра и миндалевидного тела, — соответственно отвечающих за положительную и отрицательную оценку стимулов. Сочетание дезактивации дорсолатеральной префронтальной коры с активацией этих подкорковых структур может объяснить возникновение причудливых мыслей, аффективных расстройств, галлюцинаций и бреда, характерных как для психозов, так и для сновидений. Интересно, что больные шизофренией чаще здоровых людей видят кошмары с более враждебным содержанием, большей долей незнакомцев среди персонажей и меньше — снов от первого лица.

Без дофамина нет быстрого сна

Психоз (в области психофармакологии) вновь приблизился к сновидениям благодаря исследованиям электрофизиологического воздействия дофамина на грызунов. Я работал совместно с американским психиатром Кафуи Дзирасой и португальским нейробиологом Руи Коштой в американском Дюкском университете, в лаборатории бразильского нейробиолога Мигеля Николелиса.

Нас вдохновила история о наблюдениях при помощи полисомнографа, проведенных австрийским психиатром из Университета Тафтса Эрнестом Хартманном. В 1967 году он описал не получавшего медикаментозного лечения пациента с шизофренией. Его психотическому приступу предшествовал фрагментарный сон со множеством коротких эпизодов быстрого сна. Приведенные данные, по мнению исследователя, свидетельствуют о связи психоза с вторжением быстрого сна в состояние бодрствования.

Обнаруженное Хартманном, несомненно, было увлекательно, но в последующие десятилетия в других исследованиях не повторилось. Может, ученый ошибся, возможно, это был частный случай, а для достаточно большой выборки больных это не характерно. Но наиболее вероятная причина такого расхождения — принятие в 1970-х годах более строгих этических правил. Проводить исследования пациентов, не принимающих медикаментозную терапию, запретили.

Как бы то ни было, интерес к предмету в научных кругах угас. Но в один прекрасный осенний день мы загорелись возможностью проверить гипотезу Хартманна на мышах. Биологи Марк Карон и Рауль Гайнетдинов вырастили ряд линий трансгенных мышей, проводя опыты в здании по соседству с отделением нейробиологии Медицинского центра Дюкского университета. Среди грызунов была и линия с искусственно повышенным уровнем дофамина в синапсах.

Мыши этого вида, демонстрирующие неустойчивое поведение, считаются моделью психоза у животных. С помощью разных поведенческих, электрофизиологических и фармакологических экспериментов мы обнаружили, что нейронные колебания в состоянии бодрствования были у этих животных до странного похожи на те, что наблюдаются во время быстрого сна.

Но когда мы вводили препарат-антагонист, ингибирующий дофаминовые рецепторы D2 (подобно первым нейролептикам 1950-х годов), аномальное вторжение быстрого сна в бодрствующее состояние уменьшалось. Когда животные получали фермент, способный полностью прервать выработку дофамина, быстрый сон исчезал совсем. Потом нам удалось восстановить быстрый сон у этих животных с помощью агониста дофамина D2.

В целом эти эксперименты дали первые прямые доказательства того, что дофамин абсолютно необходим для быстрого сна, и подтвердили, что при психозе бодрствование смешивается с быстрым сном. От такой находки глаза Крепелина, Блейлера и Фрейда загорелись бы над их знаменитыми усами!

Возможно, при психических расстройствах трудно отделить фантазии от реальности именно потому, что они являются результатом вторжения сна в бодрствование. Если бред и галлюцинации включают в себя любую комбинацию чувственного восприятия — зрительного, осязательного и даже обонятельного и вкусового, то нарушение границы проявляется главным образом и в решающей степени в области речи.

Подавляющее большинство психотических симптомов — слуховые: как правило, они существуют в форме саркастических, унизительных, обвинительных или повелительных голосовых сообщений. Иногда они вообще никогда не прекращаются — постоянно убедительно звучат «внутри головы» и кажутся совершенно реальными. Моменты расслабления способствуют их выражению, примером чего является традиционная песня из капоэйры Ангола, которая повторяется, как мантра: «Я сплю, я сплю, обо мне говорят дурно…»

В этой ситуации смущает и пугает острое ощущение, что это чужие голоса. Внутренний диалог — это вообще-то нормальная жизненная ситуация, он происходит в форме рефлексивного монолога или вызова в памяти расхожих клише и выражений, соответствующих моменту. Французский психоаналитик Жак Лакан, соглашаясь с Фрейдом, заметил, что основой для внутреннего диалога являются голоса родителей, первые и самые важные слуховые выражения в социальном мире. Они кодифицированы настолько прочно, что возвращаются и отражаются в психике человека на протяжении всей жизни. Они составляют основу социальной нормы, которая выражается в виде супер-эго.

В очень конкретном смысле мы вербально сформированы своими прямыми предками. Их представления говорят внутри нас и даже за нас — они остаются в нас и после исчезновения из этого мира их носителей. Как и в пьесе ирландского драматурга Сэмюэля Беккета «В ожидании Годо»[102], мертвым хочется поговорить.

Эстрагон. Все мертвые голоса.

Владимир. Как будто шум крыльев.

Эстрагон. Листьев.

Владимир. Песка.