— Откуда ты знаешь? Может, и правда, что партизаны, да твое-то дело какое? Не суйся ты, богом прошу. Сиди в своем углу, не суйся в драку.
Сын опустил занавеску, радостно зашептал:
— Это же я передавал им сведения о поездах. Через тетку Лизку.
Внезапно ощутив слабость в ногах, Ульяна тяжело опустилась на лавку.
— Господи!.. Что теперь с тобой будет, сынок?
— А ничего!.. Я законспирированный!..
— Уходи в лес!.. Слышишь? К ним, к партизанам, беги!
— Нельзя уходить, должен быть, где прикажут.
— Да кто тебе приказывает?.. Никого же кругом не видать! Весной слыхала, будто в Ольховке смельчаки перебили немецкую охрану, освободили пленных красноармейцев и с ними в леса убежали, говорят, к партизанам. Да где же они, кто знает?
Она плотнее прикрыла занавеской окно, тревожно засуетилась:
— Ложись спать, сынок... Ой, боюсь, начнутся облавы, станут искать виновных... Не нагрянула бы к нам беда.
На другом конце улицы послышались глухие выстрелы и крики. Где-то взвизгнула собака, снова щелкнул выстрел, и все стихло.
— Господи! — Ульяна перекрестилась. — Ложись, Петя.
За окном уже брезжил рассвет.
Немецкие солдаты бежали по глухому оврагу, по огородам, за кем-то гнались, громко кричали. Стреляли в темноту, падали, снова срывались с места. Преследуемый солдатами человек перемахнул через забор, пробежал вдоль него, пригибаясь к земле, упал в канаву, притих.
Немцы пробежали мимо. Крики их уже доносились издали — со стороны железнодорожных складов.
Человек выполз из канавы, на четвереньках перебрался к кустам, пролез под изгородь во двор Ульяны, спрятался за сараем. Выждав минутку, перебежал к крыльцу дома, осторожно толкнулся в дверь. За дверью послышались шаркающие шаги.
— Кто там? — тихо спросил женский голос.
Человек перевел дыхание, зашептал в щель:
— Откройте... Свой... Русский...